2.4.2. Макар Рыбаков: от славы до забвения

М.А. Рыбаков большую часть жизни прожил в Кимрах, одним из первых в Калининской области вступил в Союз писателей СССР, написал несколько пьес и романов. Его трилогия («Пробуждение», «Лихолетье», «Бурелом») — своеобразная провинциальная имитация трилогии А.М.

писатель считал своим учителем. В текстах — жизнь кимрского края с царских времён (с рождения самого автора) до 1930-х гг. Разумеется, политический фон романов М.А. Рыбакова был вполне определённым, тем не менее, в первую очередь их можно назвать автобиографическими (1), бытописательными (2) и — романами о сапожниках-кустарях (3). В советское время проза Рыбакова называлась (обобщённо) «историко­революционной автобиографией». Это также справедливо. И, во многом, именно этим объясняется её ценность для Кимр; она — своего рода исторический документ, художественное осмысление происходящего, автостереотип о крае. Текст — намеренно упрощенный, с множеством вкраплённых анекдотов и жизненных ситуаций, что полностью оправдывается словами писателя: «Когда писал, всегда думал: читать их (книги. — В.К.) будут после трудового дня, и написать нужно так, чтобы уставший на работе человек отдыхал за чтением»^[436]. Отметим, что Рыбаков планировал рассказать и о жизни провинции в годы Великой Отечественной войны и непосредственно войне, в частности — в романе «Беспокойное время»: «В новом произведении, которое пишу, ввожу их (героев. — В.К.) в экстремальные обстоятельства предвоенных и военных лет. Если хватит пороху, то поведаю о том, как народная трагедия тридцать седьмого года жестоко аукнулась в битве с фашизмом. Слов нет, врага мы одолели, но одолели великой кровью. Про огненный ад знаю не понаслышке — сам прошагал через него в солдатской шинели»^[437]. (Обращает на себя внимание словосочетание «народная трагедия тридцать седьмого года», свидетельствующая, что для Рыбакова политика оставалась скорее фоном; его романы трудно назвать соцреалистическими или пролетарскими, хотя отдельные политизированные эпизоды выделяются).

М.А. Рыбаков родился 8 июня 1891 г. в д. Маркуши Калязинского уезда Тверской губернии (сейчас — Кимрский район Тверской области) в семье батрака-сапожника. В семь лет остался без отца, некоторое время учился в церковно-приходской школе, работал пастухом, изучал кустарное ремесло, прислуживал надомником. В 1915 г. был призван в армию и направлен в 149 пехотный полк, расположенный у Великого Новгорода на берегу реки Волхов. В 1917 г. рядовой М.А. Рыбаков возвращается из армии и становится революционером. Осенью 1917 г. участвовал в свержении Временного правительства в г. Калязине, а 22 декабря того же года на I съезде Советов в Калязине был избран комиссаром земледелия. Через год Рыбаков — руководитель новообразованной сельскохозяйственной коммуны^[438] (многие из этих фактов обрастают подробностями в романах писателя). Впрочем, в этот период революционные стремления Рыбакова поутихли. В романе «Первопуток» (вышел в свет после трилогии, в период «оттепели»), описывающем это время, герой Рыбакова полон сомнений. Он не доверяет власти, упразднившей коммуну, впадает в депрессию и сбегает в деревню. Там (как и сам писатель) изучает бухгалтерское дело и, переехав в Кимры в 1921 г., становится преподавателем (а затем руководителем) бухгалтерских курсов. Преподаванием бухгалтерского дела он будет заниматься параллельно литературному ремеслу более 30 лет^[439].

В том же 1921 г. М.А. Рыбаков женится на Е.Н. Головиной, и в течение шести лет у них рождаются трое детей: Андрей (1922), Генрих (1925) и Маргарита (1927). Тогда же Рыбаков строит дом (что также отражено в романах) и вселяется в него с домочадцами (1924) ^[440].

Литературный дебют Рыбакова состоялся в конце 1920-х гг. В этот период он недолгое время жил в Калинине, где работал преподавателем в средней школе, а в свободное время занимался самообразованием, много читал и пытался писать сам. В архиве Кимрского краеведческого музея мы отыскали воспоминания М.А.

Я отложил книгу, подумал несколько минут и, наконец, почувствовал себя клопом. Встал с кровати и, глядя на портрет, висевший на стене, сказал, как живому:

— Алексей Максимович, я — мечтающий клоп, но с сегодняшнего дня стану писать. Пусть не будет опубликовано хотя бы ни строчки, всё равно буду писать до самой смерти». Надо полагать, это было художественным преувеличением, потому что уже в сентябре 1928 г. в «Тверской правде» под псевдонимом Макар Сапожник был опубликован рассказ М.А. Рыбакова «В бане»^{[441][442][443]}. Речь в нём шла «о деревенском

442 мальчишке, получившем из-за равнодушия хозяев жестокие ожоги» . Первые творческие поиски М.А. Рыбакова обратили на себя внимание Б.Н. Полевого. Он пригласил дебютанта в руководимую им тверскую 443

организацию пролетарских писателей .

В Кимрах М.А. Рыбаков как писатель дебютировал в 1929 г., когда в районной газете был опубликован его рассказ «Индия». Заштопанная нитками страница газеты с публикацией Рыбакова хранится в домашнем

архиве автора исследования. Позднее «Индия» несколько раз републиковалась^[444]. В начальный период творчества и до встречи с А.М. Горьким Рыбаков продолжает печататься под псевдонимом Макар Сапожник. Под этим именем вышли его первые три книги.

На рубеже 1930-х гг. Рыбаков-Сапожник пробует себя в драматургии. Его драматические опыты ставились самодеятельными коллективами — их показывали с клубных сцен колхозов и фабрик (дальнейшего признания они не получили). В 1931 г. у М.А. Рыбакова выходит первая книга — пьеса «Костоед» (М.: Федерация, 1931). После публикации второй пьесы «Экспорт» (1932) Рыбакова принимают во Всероссийское общество драматургов и композиторов.

В этот же период «Всеросскомдрама» отправляет М.А. Рыбакова в промколхоз с заданием написать пьесу о жизни коллектива. Рыбаков отправляется в Ивановскую область, в промколхоз скорняков, руководимый А.А. Фурмановым, братом автора «Чапаева» Д.А. Фурманова (о последнем факте Рыбаков многократно рассказывал журналистам): «Я писал пьесу за тем самым столом, где Дмитрий Фурманов своего “Чапая” создавал. А это ко многому обязывало»^[445].

Результатом работы стала пьеса «Зайчина». (Как драматург Рыбаков не состоялся — дальнейшие его драматургические опыты не публиковались, лишь изредка разыгрывались на уровне местной самодеятельности.) «Зайчина» получила премию на московском конкурсе драматургов и была издана «ОГИЗ-ГИХЛ»-ом (Гослитиздатом) в 1933 г. Конкурс проходил под патронажем А.М. Горького, встреча победителей с которым состоялась в сентябре 1933 г. Рыбаков вспоминал об этой встрече неоднократно, в частности, в беседе с Ю.Ф. Помозовым в конце 1950-х гг.: «Была плохая

погода, Горькому нездоровилось. Он позвонил и сказал, что примет авторов у себя на квартире, на Малой Никитской. Поехали мы. Волновались всю дорогу. А встретил нас Алексей Максимович просто, как отец родной: поздравил, с каждым поговорил»^[446]. Во время встречи Горький посоветовал Рыбакову публиковаться под настоящим именем. Совет кумира Рыбаков, разумеется, воспринял однозначно — псевдоним Макар Сапожник им больше не использовался. В позднейших воспоминаниях Рыбаков признавался, что встреча с Горьким стала для него вторым рождением — духовным, «из которого Макар Андреевич вынес твёрдое решение — всем своим неустанным дальнейшим литературным трудом оправдать напутствие Горького»^[447].

В словах кимрского прозаика отчётливо просматривается провинциальность и установка на ограниченный, локальный характер собственных текстов; осознанная вторичность проявляется в стремлении скопировать литературный канон (имеем в виду трилогии М.А. Рыбакова и А.М. Горького). В этом аспекте образ М.А.

И всё-таки мы ещё раз подчёркиваем ценность текстов Рыбакова для Кимр: и в бытописании, и в передаче особого «сапожного» быта кимряков. За пределами Кимр интерес к прозе М.А. Рыбакова нам представляется сомнительным.

В 1935 г. М.А. Рыбаков был принят в Союз советских писателей — одним из первых в Калининской области^[448]. Затем следовали годы заочной учёбы в литературно-творческом институте Союза писателей СССР (ныне Литературный институт имени А.М. Горького), который Рыбаков оканчивает в 1940 г. В это время он живёт в Москве и преподаёт русский язык в средней школе.

В 1941 г. Рыбаков отправляется на фронт и в 1942 г. демобилизуется по возрасту. Вернувшись в Кимры, работает ревизором по колхозам, преподаёт русский язык и литературу в Вечерней школе, откуда его, однако, увольняют. В разрозненных записях гороно того периода хранится свидетельство, согласно которому Рыбаков освобождается от преподавания русского языка и литературы из-за несоответствия квалификационного уровня. Отметим, что на его место назначается Е.К. Пешехонов (первый кимрский критик, впоследствии — критик романов Рыбакова). М.А. Рыбаков возвращается к преподаванию бухгалтерского дела.

В течение четверти века книги Рыбакова не печатались, несмотря на рассылку рукописей в издательства. Вот каким его запечатлел П.П. Дудочкин, работавший в Кимрах в 1930-1940 гг.: «Я подружился с ним ещё до Отечественной войны, когда работал в Кимрской районной газете “Коллективная жизнь”. В редакцию он приходил почти всегда печальный, чем-то напоминая обиженного былинного героя — седовлас, в сапогах, в холщовой, расшитой васильками белой рубахе навыпуск, с плетёным шелковым поясом. Спросит кто-нибудь: “Как живётся?” Махнёт рукой: “И не спрашивай. Опять от ворот поворот”. Это значило, что опять — в который раз — рукописи возвращены из издательства с отрицательным ответом. Не знаю, удалось бы ему когда-нибудь напечатать свои романы в столице, если бы они сперва не были изданы в областном издательстве, созданном после войны»^[449].

При этом необходимо отметить, что книги Рыбакова были вполне приемлемого качества и соответствовали авторской установке — для

рабочих, вернувшихся домой после смены. В этом аспекте их, несомненно, можно назвать авторской удачей.

После издания книг на них стали появляться исключительно положительные рецензии (полагаем, из-за того, что описанное в них, включая оправданные сомнения, не расходится с господствующей идеологией). Приведём два примера.

«Нева»: «И совсем не часты подлинные удачи писателя, когда удаётся соблюсти самые нужные пропорции между художественным вымыслом и изображением исторически достоверного материала»^[450][451].

«Литературная Россия»: «Автобиография, конечно, уместилась в рамках книг, но масштабы романов шире автобиографии. Это самое главное. То, что пишет Макар Андреевич Рыбаков, — почти не искусство в привычном понимании этого слова: здесь не автор воплощается в своего героя, а, напротив, герой воплощается в автора, впитывая в себя черты его 451 индивидуальности» .

Впоследствии, когда имя М.А. Рыбакова приобрело большую известность (на сравнительно недолгий период — до момента смерти писателя), причастными к его литературному дебюту были названы два сотрудника Калининского книжного издательства. Дудочкин полагает, что решение публиковать роман Рыбакова принял директор издательства А.В. Парфёнов: «“Читал?” — спросил он (Парфёнов. — В.К.) меня. “Даже не один раз. Ещё в довоенную пору вместе читали-обсуждали”. Я признался, что такого искреннего повествования о сапожниках ещё не было в русской литературе. Надо отдать должное директору, он отложил в сторону все свои дела и за несколько дней, пока автор жил у меня, сам прочитал все три романа и обнадёжил: “Будем редактировать и издавать”»^[452]. Несколько иначе ситуацию преподносит Н.И. Мазурин в статье, посвящённой столетию М.А.

Рыбакова, «Сердце волгаря»: «Долгое время рукописи лежали без движения и в существовавшем в те годы книжном издательстве. Возможно, на том бы всё и кончилось. Не попадись труды кимряка на глаза младшему редактору Елене Ковалёвой, обладавшей необыкновенным чутьём к художественному слову. Прочла она трилогию от корки до корки и восхитилась самобытностью написанного. Это и решило участь отложенных было в глухой ящик, выстраданных потом и кровью произведений Макара Андреевича»^[453]. Полагаем, роль сыграли многие — начиная от А.М. Горького (с чьим именем Рыбаков ассоциировался в среде калининских писателей), П.П. Дудочкина, сотрудников Калининского книжного издательства и других, неизвестных нам, людей.

Первый роман М.А. Рыбакова «Пробуждение» был опубликован в 1958 г. (переиздан в 1962 г.). Добавим, что архитектонически романы (во всяком случае, первые) Рыбакова построены как сборники множества небольших рассказов, объединённых по хронологическому и сюжетному принципам — в романы вошли и рассказы, публиковавшиеся с 1920-х гг., когда, полагаем, писатель ещё не задумывался о романной форме.

Время действия книги — конец 1890-х гг. — начало XX века. В основе сюжета: взросление ребёнка, не способного ходить в первые годы жизни, осознание им необходимости преобразований в стране, участие в забастовках рабочих 1905 года и т.д.

В 1960 г. публикуется второй роман Рыбакова «Лихолетье». «Время, описанное в романе, — период мрачной реакции, наступившей после революции 1905 года (отсюда название — «Лихолетье»), а также годы империалистической войны и двух революций — Февральской и Октябрьской»^[454], — резюмировалось в «Неве». Очевидно взросление героя, сопровождавшееся выработкой активной жизненной позиции — в частности, он ратует за прекращение войны. Герой романа окунается в рабочую среду,

находит общий язык с рабочими, занимается самообразованием. Сюжетно и хронологически роман переходит в третью книгу «Бурелом» (1961) — революционного характера.

К 1961 г. Рыбаков достиг цели — создания (и издания) своей, вторичной по сути, но существенной для локального самосознания, трилогии. Это произошло, когда автору исполнилось 70 лет.

На этом Рыбаков не останавливается и пишет четвёртый роман «Первопуток» (М.: «Московский рабочий», 1966). Сюжетно писатель сосредотачивается на годах нэпа и доводит повествование до 1933 г. — встречи с Горьким. Основные вехи биографии соответствуют главам- рассказам романа. Журнал «Знамя» назвал роман Рыбакова книгой, приобретающей «силу документа»^[455].

В год выхода «Первопутка» М.А. Рыбакову исполнилось 75 лет. Юбилей писателя широко отмечался в городе и области. В Кимрах для торжеств был выделен зал драматического театра (принимающего городские мероприятия по исключительным случаям). 18 июня 1966 г. юбилейный вечер Рыбакова состоялся в Калинине, в библиотеке им. А.М. Горького.

Этому сопутствовало поздравительное письмо Б.Н. Полевого, одним из первых заметивших талант прозаика: «Дорогой Макар Андреевич! Не знаю, поспеет ли это письмо вовремя, но, помнится, говорили Вы мне, что в начале июня Вам исполняется 75 лет. От души поздравляю Вас, дорогой Макар Андреевич, с такой солидной датой, поздравляю и как земляк, и как собрат по профессии, и как старый, очень старый поклонник Вашего добротного реалистичного творчества. 75 лет — не шутка, но Вы подошли к дате этой в расцвете сил, в творческую пору, и если выстроишь Ваши книги, то кажется мне, что “Бурелом” — последняя книга трилогии — не ниже “Пробуждения”. Это здорово, очень здорово, Макар Андреевич!

Итак, поздравляю, обнимаю, пью за Ваше здоровье. Борис Полевой»^[456].

В 1967 г. М.А. Рыбаков награждается орденом Трудового Красного Знамени^[457][458], а годом спустя, в 1968 г., в издательстве «Советский писатель» 75-тысячным тиражом переиздаётся его трилогия. В аннотации Рыбакова 458 называют «одним из старейших русских писателей» .

К этому времени у М.А. Рыбакова обостряется затяжная болезнь. Ему трудно ходить, однако в моменты ослабления симптомов болезни он усердно работает над новым романом «Беспокойное время», посвящённом Великой Отечественной войне. Рукопись пятого романа к тому времени была завершена — ещё в 1962 г. планировалась публикация его глав в журнале «Нева», но этого не произошло.

В 1969 г., несмотря на ухудшение здоровья, Рыбаков находит силы не только встретиться, но и лично посетить делегацию калининских писателей и журналистов, устраивавших в Кимрах творческий вечер. Зная о его плохом самочувствии, они решили не тревожить писателя и ограничились телефонным звонком. Рыбаков, уточнив, в каком номере гостиницы остановились приехавшие, быстро завершил разговор и, спустя полчаса (согласно воспоминаниям) добрался до гостиницы. «Дверь распахнулась, и в её проёме показался Рыбаков. Разомлевший от поспешной ходьбы, улыбающийся, в глазах лучилась сама радость.

— Ишь как. Хотели отделаться от старика, а старик — вот он я. Здравствуйте, любезные мои други!»^[459]

1 июля 1970 г. М.А. Рыбаков скончался. Тело писателя для церемонии прощания было выставлено в драматическом театре; похоронен он был на кимрском кладбище рядом с женой, Е.Н. Рыбаковой. В этом же году в память

о земляке городские власти переименовали 1-й Крестьянский переулок в улицу Рыбакова.

Ни один из оставшихся неопубликованными текстов с тех пор не был издан; предыдущие романы не переиздавались.

Столетие М.А. Рыбакова отмечалось в стенах Кимрского краеведческого музея. Вечер, получивший название «Сердце волгаря», вели коллеги писателя, тверичи Парфёнов и Мазурин. В 2001 г., также в музее, отметили 110-летие М.А. Рыбакова. Сын писателя, Г.М. Рыбаков рассказывал об отце, память о котором иссякала даже среди кимряков.

Разумеется, творческое наследие М.А. Рыбакова не исчерпывается семью книгами. В Кимрском краеведческом музее хранятся рукописи неизданных пьес и повестей, недописанный роман. В частности, он работал над сказкой в стихах «Три соседа», однако уже в 2000-е гг. эта рукопись оказалась утраченной — по словам Г.М. Рыбакова её взял на ознакомление один из приезжих журналистов — и не вернул. Возможно, это к лучшему, поскольку поэтические опыты М.А. Рыбакова несостоятельны.

Пример Рыбакова укладывается в рамки концепции, описанной В.А. Кошелевым «О “литературной” провинции и литературной “провинциальности” нового времени»: «Провинциальная культура, в отличие от усадебной (в Кимрах её «представитель» — А.А. Голеницев-Кутузов. — В.К.), всегда строилась с непременной оглядкой на столицу (в случае «провинциального» Рыбакова — с оглядкой на «столичного» Горького. — В.К.) — и, соответственно, располагала, прежде всего, критерием «соотнесённости» со столичным уровнем.»^[460] Последнее также существенно. Сравнивая Кимры с Калининым и Москвой, — город, в котором живёт протагонист, минимум не уступает областному и столичному примерам. Соотнесение произведено. Собственное «новаторство» благодаря

«оглядке» практически нивелируется. В отношении Рыбакова действует ещё один стереотип, отмеченный Кошелевым: «Наличие “малого”, “своего” счёта к конкретному деятелю культуры — тоже необходимая “провинциальная” деталь литературного быта. С одной стороны он зависит от “большого, российского” счёта, координируя его и приспособляя к конкретной обстановке. С другой — зависит от принципа: “Плохонький, но свой” — и в отношении к “своим” снижает качественную “планку”»^[461]. По отношению к Рыбакову действуют оба «счёта»: отмеченность на всесоюзном уровне коррелируется с понижением планки «для своего». Отсюда миф о сапожнике-писателе. (В этом аспекте справедливо следующее: «под флёром эпигонства распознаются именно местные черты»^[462] — к этому же выводу пришли и мы в ходе исследования.) Добавим, что в случае С.И. Петрова оценка с позиции «счёта» не совсем действенна. Он скорее исключение — в связи с очевидным талантом, не успевшем получить объективное признание за границами Кимр. В отношении большинства других местных авторов стереотип представляется нам справедливым.

В январе 2009 г. автор исследования встретился Г.М. Рыбаковым, жившем в отеческом доме по адресу: г. Кимры, ул. Орджоникидзе, д. 28. Мы осмотрели кабинет писателя, ознакомились с множеством фотографий, книгами, подаренными М.А. Рыбакову коллегами и друзьями. Среди них — издания П.П. Дудочкина, Я.З. Шведова и др. Автографы — самые разнообразные, порой необычные: «Доброму, мудрому, чудесному деду Макару Рыбакову, богатырю русской прозы» (поэт А. Чистяков).

Г.М. Рыбаков рассказал о семье отца (эти сведения использованы нами в начале раздела), о писательском быте, творческих (в том числе домашних) встречах: «Сейчас писатели живут не так дружно. Раньше, бывало, постоянно приезжали, проходили тёплые дружеские встречи. А сейчас в писательской

среде такого уже нет». Под конец встречи Г.М. Рыбаков предложил ознакомиться с подборкой публикаций об отце и приглашениями на юбилейные и творческие вечера М.А. Рыбакова в Калинине и Кимрах.

В настоящее время о М.А. Рыбакове в прессе вспоминают всё реже. Даже в Кимрах, где о писателе, по большому счёту, напоминают улица, названная его именем, и портрет в Центральной районной библиотеке. К сожалению, романы М.А. Рыбакова кимряками практически не востребованы. Публикации о М.А. Рыбакове в Кимрах редки и не систематичны. Имя Рыбакова забывается. На это обращают внимание не только кимрские краеведы, но и критики из областного центра. Так, в статье А.М. Бойникова «Белые пятна тверского краеведения», сделан упрёк краеведам в том, что они уделяют слишком мало внимания литературным фигурам тверской земли. В списке приведённых имён был и М.А. Рыбаков^[463].

Настоящее исследование — попытка вернуть из забвения имя писателя. Хотя бы в кимрском (возможно — в тверском) контексте.