1.3.1. 1990-е гг.

Прозаик, двукратный лауреат премии журнала «Знамя» В.А. Шаров изобразил кимрский край в двух романах: «Мне ли не пожалеть» (1995) и «Будьте как дети» (2008), однако в первом случае упоминаются только Кимры, во втором — Савёлово.

«В Кимрах, в уездном училище открылась вакансия преподавателя музыки. В Кимры Лептагов уезжал с радостью. Однажды случаем там побывав, он полюбил этот маленький приволжский городок, где были лишь две мощёные улицы, остальные же летом зарастали травой, и по ним, словно по лугу, гуляла скотина — паслась, щипала траву. Со своими учениками он занимался с явным удовольствием, начал с самого начала, с азов — в городе других преподавателей музыки не было.

Из-за того, что в городке совсем не было знакомых ему лиц, Кимры сначала показались Лептагову намного больше, чем были. Но потом они быстро, пожалуй, даже чересчур быстро стали для него населяться. С удивлением он узнал, что в Кимрах о нём известно не только из газет, есть и

люди, приятельствующие с его хористами, есть ссыльные эсеры, есть скопцы

227 и хлысты, есть друзья его гимназистов» .

Помимо топонимических примет, в отрывке развеивается миф («извне») об обособленности Кимр — напротив, персонаж Шарова находит в Кимрах множество знакомых, в т.ч. ссыльных — привлекательность Кимр как города, находящегося близ столицы, но за чертой 101-километровой отметки, после прокладки железнодорожных путей возрастала. Вместе с этим фиксируется «незначительность» — город с двумя мощёными улицами, по остальным гулял скот. Это прямо противоположное свидетельство в сравнении с рядом дореволюционных текстов — в них село чаще отождествлялось с городом; у Шарова же город приобретает сельские черты.

Савёлово безотносительно Кимр в романе «Будьте как дети»^[218][219]представлено исторически справедливо: населённый пункт в 1933 г. — что следует из текста — действительно именовался Савёловом. (Правда, не указано, какое Савёлово имелось в виду, Новое или Старое). По сюжету один из героев романа, о. Никодим, в перерыве между тюремными заключениями оказался на правобережье Кимр. Сюда к нему приезжала столичная юродивая Дуся: «К савёловскому паломничеству она готовилась чуть ли не месяц»^[220].

Иных, кроме образующих особый «савёловский» (отдельный от Кимр) миф элементов в тексте не присутствует. Герой (о. Никодим) оказался одним из политически неблагонадёжных жителей Кимр, вынужденных селиться за 101-м километром (эта черта объединяет героев обоих произведений).

Сообразными времени оказались заметки о Кимрах А.И. Солженицына, побывавшего в городе в 1996 г. (курьёз: во время прогулки по центральным улицам и беседы с краеведами и местной интеллигенцией, писатель чуть не упал в разрытую на проезжей части яму).

П.В. Ефремов записал некоторые высказывания Солженицына о Кимрах: «Совсем не плохое место Кимры, очень хорошее впечатление осталось от поездки. Мне очень жаль, что не придётся встретиться с преподавателями, вчера я целый день был со школьниками, надо ехать дальше. Россия большая, всего не объедешь»^[221].

Намного точнее образ Кимр спроецирован в книгах Солженицына «Россия в обвале» и «Очерки возвратных лет (1994-1999)»: «В Кимрах — “дом ремёсел и фольклора”, за 5 лет обучили художественным ремёслам до двухсот детей. “Народ истосковался по общему делу. Надо спасать душу народа!” (В.И. Белякова).»^[222]

Это цитата, приведённая в книге «Россия в обвале». В другом произведении (цитируем по публикации в «Литературной газете») Кимрам отведено существенно большее пространство:

«А жители Кимр (крупное торговое село уже при Грозном) были, видно, неутолимо деятельны — и, после череды помещичьих ими владетелей (последние — уже иностранцы) да после сплошного пожара 1807 года, в 1847 выкупились на волю с землёй (это неточность, верная дата выкупа: 1846 г.

Стоят Кимры на возвышенном тут левом берегу Волги и реке Кимерке. (А на правом берегу против Кимр — станция Савёлово, где и кончилась железная дорога, переправа со станции водою.) Уже не используется, но стоит и просится к реставрации Гостиный двор.

На пересечении двух центральных улиц (поныне, конечно, Урицкого и Володарского) — изрядное каменное здание торговых рядов (подо многие

магазины и лавки), тоже теперь стонет о ремонте. Из ныне действующей Вознесенской церкви, простоявшей коммунизм в виде маслозавода, в 1991 возвращённой верующим, не так давно колокола (ещё одна неточность; украден был один колокол. — В.К.) украли открыто, днём (подъехали с краном, не нашлось кому воспротивиться).

А вот на съезде к Кимерке сохранилась тщательная мелкокаменная

232

укладка, каких теперь не делают» .

Солженицын выступает просветителем, описывает расхожие истины о Кимрах (торговое село, пожар, выкуп, сапожная столица и т.п.), добавляет факты о савёловской стороне (не путая её с обособленным населённым пунктом), упоминает о разрушающихся Гостином дворе и торговых рядах. Заречье предстаёт в образе Вознесенской церкви; отмечена и «мелкокаменная укладка» — место паломничества мандельштамоведов и любителей поэзии (именно по этой «каменке» ходили поэт с супругой и приезжающими к ним гостями — у Волги находилась переправа на савёловскую сторону) О.Э. Мандельштама.

Обратим внимание на слово «возлюбил»: его, примерно в этот же временной период, произнесла и Б.А. Ахмадулина, говоря о санитарке Тане из Кимр, тогда как сам город у поэта «воссиял»: «Столицей сердца воссияли Кимры»^[223][224].

Текст «Помышления о Кимрах»^[225] Б.А. Ахмадулиной наполнен реальными историческими фактами, почерпнутыми как из рассказов санитарок, так и, в первую очередь, из книг краеведа В.И.

которые, по логике, не должны миновать «случайных вандалов» — далеко не всем кимрякам известно, что в парке располагалось кладбище. Последнее косвенно подтверждается и воспоминаниями санитарок (диктофонные записи бесед — в домашнем архиве автора исследования), которые свидетельствовали, что Ахмадулина знает о Кимрах больше (!), чем они сами. «Обречение грехам» по отношению к Кимрам роднит текст Б.А. Ахмадулиной с мандельштамовским:

«Против друга — за грехи, за грехи —

Берега стоят неровные. »^{236 [228]}

«Особый говорок»^[229] — почерпнут из личного общения с санитарками, «паломник»^[230] имеет значение скорее не религиозное (хотя сравнение Покровского собора со столичным Успенским было достаточно устойчивым), а комплексное: в ярмарочные дни в Кимрах собирались люди едва ли не со всей России — и из-за пределов, — вспоминая прозу М.А. Рыбакова. Сами ярмарки отражены метафорично: «И вся Россия шла, плыла сюда.».

Обращаясь к поэтическим произведениям, фиксировавшим жизнь Кимр изнутри, отметим одно из наиболее известных в городе произведений: песню «Кимры — город родной»^[231] (музыка В.В. Борисова, слова Н.М. Бархатовой), исполняемую на множестве городских и районных мероприятий; из года в год растёт и число исполнителей песни: «Небольшой городок утонул в

лопухах,/ Он медовой травой и полынью пропах./ В переулочках тихих, где лип забытьё,/ Мне ещё откликается детство моё.// Среди русских лесов и зелёных полей/ Кимры — город родной, город песни моей./ А вокруг сторона синеглазого льна,/ И поёт тебе Волги волна.// Может, есть на земле и прекрасней места,/ Только сердцу милей твоя красота./ Небольшой городок у великой реки,/ Где свой век доживают мои старики»^[232].

Также выделим одноимённое («Кимры») стихотворение А.Р. Завьяловой («Здесь деревья много выше,/ Чем глазастые дома./ Обо мне здесь знают больше,/ Чем я знать могу сама»^[233]), неоднократно опубликованное в местной и областной прессе. (Имеет место сублимация образа Кимр — назвав стихотворение любым другим населённым пунктом, суть его не изменится, этот текст нельзя признать «кимрским».) И, наконец, О.П. Ситновой, имевшей в Кимрах статус «первого» поэта.

«Встанет образ Суханова:

Собирал и спасал. Древний дух городища, Что на Графской горе;

Красной Г орки отыщем

Ускользающий след...

Подневольные жили —

Кто сметлив, тот богат;

Обувь крепкую шили

Для петровских солдат.

И цари здесь бывали...

Под прислужников пыл

И собор здесь взрывали —

Тот, что гордостью был.

Но, как в пику всем горестям,

Той мечтой, что зовёт,

Вырастал наш Савёловский

Знаменитый завод.

Наш прославленный Туполев —

И земляк, и Герой.

То к Москве отходили,

То вбирали Дубну»^[234].

Поэма Ситновой вобрала немало культурных констант и помимо вышеприведённых: театр, обувная фабрика «Якорь» (предтеча «Красной звезды»), авиаконструктор А.Н. Туполев (родился в Кимрском районе^[235]), обелиск, краевед А.З. Суханов и т.д. Поэзия выступает своего рода суррогатом историографии. Тем не менее, текст О.П. Ситновой важен для уточнения образа Кимр: Савёловский завод назван «знаменитым»; Красная горка едва ли не впервые в художественных произведениях сопоставлена с Графской горой (что сохранилось только в устной речи — среди старожилов); отражена и шестилетняя принадлежность Кимр к Московской области — при этом в отношении Дубны допущена (художественная?) неточность.

состоятельной.)

Случайные упоминания, малозначительные по сути, для нашего исследования представляют небольшой интерес. Например, дневниковая запись А.А. Сопровского: «В Савёлово объявление в привокзальном продмаге: “Крупы отпускаются по пригласительным талонам”.

Пригласительные талоны! Руку на танец, товарищи»^[236][237]. Мы их учитываем, но исключаем из исследования.

Казалось бы, случайное упоминание Кимр отыскивается в романе Ю.М. Полякова «Замыслил я побег»: «От той стоянки, где ещё недавно прозябал Олег Трудович, эта отличалась так же, как продовольственная “Берёзка”

246

времён застоя отличалась от кимрского сельпо» . Деталь во многом случайная и малоубедительная (как её можно отнести к «кимрскому тексту»?), если не знать о ещё одном появлении города в прозе Полякова. В романе 2005 г. «Грибной царь» Кимры возникнут вновь: описывается давнее (много лет назад) водное путешествие из Химок в Кимры^[238]. Ряд элементов позволяет утверждать, что Кимры автор посетил (либо изучил историю и географическое положение города^[239]) — в тексте немало деталей сугубо местных:

«Михаил Дмитриевич вспомнил, как они с Тоней много лет назад из Химок плыли в Кимры через бесконечные шлюзы.

В Кимры они с Тоней приплыли рано, когда над Волгой тянулся слоистый туман.

Они, вслед за пассажирами, сошедшими на берег, сломя голову помчались к другой, маленькой пристани, успев вскочить на катер, который

шёл вниз до Кашина. Тоня, удерживая волосы, долго смотрела на удаляющиеся Кимры, а потом вдруг спросила:

— А ты знаешь, что Артур был королём кимров?

— Какой Артур?

— Ну, который Круглый стол для рыцарей придумал.

.Полутёмные Кимры с покосившимися деревянными купеческими домами, глухими воротами, двумя-тремя освещёнными обувными витринами и дракой возле бильярд-бара “Атлантис” проскочили за пять минут. При этом джип несколько раз бухался в глубокие дорожные выбоины.

Перед мостом через Волгу, которого тоже раньше не было, свернули налево.

Прежде, когда мать возила Ишку в Ельдугино, они добирались обычно поездом до Савёлова, а затем на катере переправлялись в Кимры.»^[240]

В настоящее время из Химок в Кимры водными путями не добраться — подобный вид транспорта (весьма популярным был маршрут Кимры-Тверь, равно как и местные — до Белого Городка, Дубны, Кашина и Калязина) прекратил существование в 1990-е гг., следовательно, воспоминания героя относятся, скорее всего, к 1980-м гг.

Упомянутый король Артур действительно был королём кимров (или кимвров): «Артур был вождём кельтского племени кимров, сражавшимся против вторгшихся в V в. на Британские острова германских племён англов и саксов и нанёсшим им ряд серьёзных поражений»^[241].

Пожалуй, только Ю.М. Поляков в художественной литературе связал кельтов и кимряков; между тем, в кимрском краеведении «кельтский след» — одна из версий происхождения названия Кимр (не имеющая широкого распространения). Наконец, бильярд-бар «Атлантис» — действительное место в центре города, существующее с конца 1990-х гг. Дорога около бара

долгие годы находилась в неудовлетворительном состоянии. В дополнение к этим элементам Поляков обращает внимание на «покосившиеся» деревянные домики и обувные витрины. Этим объединяются две существенные для Кимр темы — отмечается существование обувного производства в новейшей истории и наличие в городе «деревянного модерна», многажды проявившегося в текстах последнего из рассматриваемых нами периодов.