§ 2.2. Юридические механизмы защиты прав человека в условиях этнорелигиозных конфликтов и правоохранительная деятельность государства

147

правоохранительного пространства .

Однако думается, что не все точки зрения соотносятся с реальными положениями законопроекта. Так, в проекте федерального закона № 1037356-6 «О войсках национальной гвардии Российской Федерации» (в редакции, внесенной в Государственную Думу Совета Федерации РФ, текст по состоянию

на 06.04.2016) концепции применения силы в условиях массовых беспорядков принципиально не отличаются от ранее представленных полномочий силовых ведомств. Более того, сотрудники национальной гвардии ограничены временем задержания граждан (не более 3-х часов), порядком проникновения в жилище (безопасными средствами), правилами применения физической силы, спецсредств и оружия (предупреждение о применении оружие, оказание медицинской помощи задержанному, отчетность о применении силы и т. п.).

Таким образом, законопроект не меняет институциональной структуры правоохранения, предусматривая прежде всего организационные изменения. Последние же по аналогии с США направлены на создание единой федеральной силовой структуры, призванной обеспечить единство правового пространства и территорий Российской Федерации, в том числе противостоять этнорелигиозным конфликтам внутри страны.

Тем не менее очевидно, что сегодня подобных организационных изменений явно недостаточно, поскольку еще одним важным аспектом межэтнических конфликтов выступают правоохранительные формы его разрешения, которые не всегда являются адекватными характеру и особенностям межэтнических противостояний.

148

нии» определяется перечень средств правоохранительной системы по разрешению ситуаций, предусмотренных в п. «а» ст. 3 данного закона. К таковым, в частности, относятся террористические акты, межнациональные, межконфессиональные и региональные конфликты. В комплекс средств разрешения чрезвычайной ситуации в соответствии с законом включаются: 1) введение комендантского часа; 2) ограничение свободы печати и других средств массовой информации; 3) приостановление деятельности политических партий и ^[148] иных общественных объединений; 4) проверка документов, удостоверяющих личность граждан, личный досмотр, досмотр их вещей, жилища и транспортных средств; 5) ограничение или запрещение продажи вещей, ограниченных в гражданском обороте, их временное изъятие; 6) выдворение с территории, где объявлено чрезвычайное положение, лиц, нарушающих режим чрезвычайного положения; 7) продление срока содержания под стражей лиц, задержанных в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством. Этот комплекс правоохранительных мер, приведенных в ст. 17 данного закона, дополняется следующими правоохранительными мероприятиями посредством привлечения Вооруженных сил Российской Федерации: 1) разъединение противоборствующих сторон, участвующих в конфликтах, сопровождающихся насильственными действиями с применением оружия, боевой и специальной техники; 2) пресечение деятельности незаконных вооруженных формирований.

Однако как структура указанных правоохранительных средств по обеспечению правоохранительной функции государства в условиях чрезвычайной ситуации, так и текст данного федерального конституционного закона в целом не определяет четко регламентированных механизмов в отношении конкретных форм ЧС, например межэтнических конфликтов. Такой законодательный пробел создает риски применения неадекватных сложившейся ситуации правоохранительных сил и средств, необоснованно ограничивая права граждан и организаций.

Вторым аспектом этой проблемы является соблюдение законных процедур и служебной этики поведения представителей силовых ведомств, в частности следственных органов, непосредственно контактирующих с подозреваемыми. Как известно, сегодня она не разрешена практически во всех странах мира. Между тем унижение чести и достоинства подозреваемого, обвиняемого сотрудниками правоохранительных органов несет потенциальные риски вовлечения законопослушных граждан в противозаконную деятельность, оправдывает их дальнейшее внеправовое поведение с позиции морали и нравственности. Особенно опасным подобное служебное поведение правоохранителей является в ситуациях этнорелигиозных, социальнополитических конфликтов, когда нарушения установленных законодателем правовых пределов носит массовый характер.

Межэтнические, религиозные конфликты представляют собой достаточно сложную конструкцию, зачастую основанную на ценностном противоречии этнокультур, религиозных традиций. Как в этой связи справедливо отмечает Д.А. Лобачев, разрешение межэтнических конфликтов представителями правоохранительных органов власти требует от последних культурных и религиозных компетенций, то есть «недопущения нарушения этнических и религиозных традиций» . Между тем сегодня в организационно-структурном отношении ни один правоохранительный орган власти не отвечает данному требованию. При этом, например, формально-юридический подход, применяемый при обеспечении общественного порядка в ходе этнических беспорядков, может не только способствовать разрешению межнациональных конфликтов, но и, напротив, провоцировать их обострение.

В этом смысле сегодня в деятельности правоохранительных органов, в том числе полиции, крайне плохо проработаны алгоритмы эффективных действий сотрудников даже на юридико-инструктивном уровне^{[149] [150]. Вместе с тем опыт разрешения подобных конфликтов показывает, что без привлечения компетентных в этих вопросах лиц, как правило, представляющих политический или религиозный сектор, правоохранительные органы могут применять только репрессивные меры.}

Между тем такое положение дел противоречит целевой природе правоохранительной деятельности, в число первостепенных задач которой входит предупреждение и предотвращение противоправных действий граждан. Использование же силовых методов в ряде случаев провоцирует граждан на совершение реальных противозаконных действий, а в среднесрочной и долгосрочной перспективах некорректное разрешение (силовое подавление) этнорелигиозных, социальных конфликтов будет формировать благоприятную информационную и идеологическую среду для развития экстремистских движений, сепаратистских настроений в регионах, способствовать развитию террористических групп.

В этом контексте ярким примером результата силового подавления этнического конфликта является вооруженный конфликт на территории Чеченской Республики. Характерно, что разрешение данного конфликта, установление законности и правопорядка в Чеченской Республике стали возможны внесиловым политическим способом.

С учетом необходимости развития внесиловых способов антирелигиозной стабильности Указом Президента РФ от 07.05.2012 № 602 «Об обеспечении межнационального согласия» перед правоохранительными органами была сформулирована стратегическая задача по разработке «комплекса мер, направленных на совершенствование работы органов государственной власти Российской Федерации по предупреждению межнациональных конфликтов, включая создание эффективных механизмов их урегулирования и проведение системного мониторинга состояния межнациональных отношений».

На основании вышеизложенного можно сформулировать следующие тезисные выводы.

Во-первых, в условиях межэтнических и религиозных конфликтов, террористической и экстремистской деятельности правоохранительная функция государства полноценно может быть реализована только через систему особых правовых режимов либо иного особого правового инструментария, применение которых выступает условием сохранения экономического благосостояния общества, демократического режима, правового государства и национального суверенитета. Тем самым в этом контексте ограничение прав и свобод в необходимой мере при строгом соблюдении условий и пределов ограничения таковых следует рассматривать как государственную гарантию личной и общественной безопасности.

Во-вторых, полагаем ошибочным какое-либо противопоставление между общественной и государственной безопасностью, так как последняя обеспечивает стабильность и непрерывность осуществления правоохранительной функции, без которой сохранение законных интересов общества, этносов, религиозных конфессий, в том числе естественных прав и свобод личности, становится невозможным. Однако нарушение базовых интересов общества делает бессмысленным существование самого государственного аппарата, отводя ему роль придатка отдельной социальной общности (олигархии, бюрократии). В то же время следует признать, что обеспечение базовых интересов общества и государства как взаимосвязанных и взаимообусловленных явлений может требовать ограничения и даже умаления прав и свобод отдельных граждан или их общностей. Тем не менее подобные ограничения могут быть обоснованы только сохранением фундаментальных основ общества и государства, а также конкретными формами угроз национальной безопасности.

В-третьих, действующее законодательство Российской Федерации включает в себя основные механизмы правового регулирования чрезвычайных ситуаций, в том числе межэтнических и религиозных конфликтов, экстремистской и террористической деятельности. Однако юридическая регламентация таких форм чрезвычайных ситуаций существенно размыта и не содержит конкретных особенностей разрешения, например, этнических конфликтов. Соответственно, полномочия органов власти по ограничению конституционных прав и свобод человека в таких ситуациях являются неоправданно широкими. Последнее обстоятельство создает риски использования правоохранительными органами власти чрезвычайных полномочий без объ- ективной на то необходимости.

В-четвертых, в России по-прежнему отсутствуют правовые механизмы, определяющие повышение эффективности правоохранительной деятельности органов государственной власти в условиях, которые непосредственно предшествуют чрезвычайным ситуациям. Действующее законодательство преимущественно регламентирует систему юридико-политических средств противодействия уже возникшим угрозам законности и правопорядка. При этом видится необходимой правовая регламентация порядка введения и функционирования в усиленных режимах работы правоохранительных органов региона, в границах которого разворачиваются процессы предшествующие чрезвычайной ситуации.

В-пятых, очевидно, что наряду с традиционными механизмами, формами организации правоохранительной деятельности важно учитывать региональные этнокультурные и религиозные особенности субъектов Российской Федерации. Легализация традиционных для региона правоохранительных ресурсов обладает дополнительным потенциалом повышения эффективности правоохранительной деятельности без значительных бюджетных и организационных затрат со стороны федерального центра. Так, в качестве позитивного опыта такой легализации можно рассматривать юридическую институционализацию казачества, которая способствовала усилению правоохранительной деятельности в Ростовской области.

В-шестых, полагаем, что для эффективного разрешения межнациональных, религиозных и социально-политических конфликтов соответствующие представители правоохранительных органов власти должны обладать необходимой культурно-религиозной, политической компетентностью. Под последней понимаются не только аксиологические представления о содержании и иерархии культурных и религиозных, политических ценностей участников межэтнического, религиозного, социально-политического конфликтов, но и наличие системы социальных связей с авторитетными этноконфессиональными представителями упомянутых этносов, социальных групп или религиозных конфессий, привлечение которых в процесс урегулирования конфликта может быть единственной гарантией его корректного разрешения. В этой связи требуется внесение изменений в действующие систему и структуру правоохранительных органов власти, создание подразделений, состоящих из представителей этносов России, населяющих территории с высоким риском этнических конфликтов, лиц, обладающих компетенциями в области религиозных традиций, а также политических течений.

В-седьмых, считаем целесообразными разработку и внедрение методических (инструктивных) указаний для силовых ведомств, обеспечивающих охрану правопорядка и законности по способам и методам разрешения межэтнического, религиозного, социально-политического конфликтов внесиловыми способами, если позволяют условия чрезвычайной ситуации. При этом полагаем, что игнорирование внесиловых способов разрешения указанных конфликтов при объективной возможности применения таковых необходимо рассматривать как разжигание межэтнической, религиозной, социальной розни.

Среди внешних факторов межэтнических конфликтов отдельно следует выделить незаконную миграцию. Согласно статистическим данным ООН за 2013 год, среди стран, наиболее сильно подверженных миграционным потокам, можно выделить Германию, США, Саудовскую Аравию и Россию. Причем эти государства не только принимают потоки легальных мигрантов, но и сталкиваются с проблемами сопутствующей нелегальной миграции.

В современном глобализирующемся мире как законная, так и незаконная миграция (в наибольшей степени) становится одним из главных источников создания, дальнейшего существования и развития транснациональных преступных формирований. При этом формы такой трансграничной преступности, с одной стороны, связаны с «классическим» криминальным миром (мировым наркотрафикам, экспортом и импортом контрабандных товаров, незаконным оборотом оружия и т. п.), а с другой - активно используются спецслужбами недружественных государств (промышленный шпионаж, мировой терроризм,

экспорт «цветного экстремизма» (цветных революций) и другие).

В этом контексте эволюции трансграничной преступности наибольшую общественную опасность для России представляют преступные сообщества, сформированные гражданами стран Закавказья (азербайджанские и грузинские) и Средней Азии (узбекские и таджикские). Также немалую долю криминальной экспансии в Россию составляют китайские, японские, корейские и прочие азиатские преступные сообщества, обеспечивая глобальное влияние криминальной среды на значительную часть отечественного политикоправового пространства. Учитывая легкую «договороспособность», подконтрольность спецслужбам ведущих мировых держав данных преступных групп, из них потенциально оперативно могут быть созданы вооруженные формирования, «поддерживающие» на определенном этапе политических конфликтов в России радикальные политические движения, деятельность которых направлена на насильственное свержение законной государственной власти и изменение основ конституционного строя.

Таким образом, незаконная этномиграция, выступающая источником трансграничной преступности, приводит к деструкции правопорядка части российских регионов и несет в себе угрозу не только криминального, но и политического порядка.

Благоприятность такой криминальной среды в миграционном ландшафте обусловливается тем, что мигранты предпочитают создавать землячества, диаспоры, а не интегрироваться в местное сообщество. Продвижение во власть вчерашние мигранты используют для лоббирования интересов своих земляков, развивая тем самым региональную коррупцию. Подобная социально-культурная локализация и аксиологическая коллизионность миграционных тейпов выводит последние за рамки национального правового поля, позволяя эффективно реализовывать собственные интересы внеправовыми способами, сопряженными с криминальной деятельностью.

Как решается проблема незаконной миграции сегодня в мировых масштабах? Западноевропейская идеология правоохранительной системы здесь,

117

очевидно, не является единообразной. Например, правоохранительные органы Германии в своей политике изначально придерживались общих либеральных принципов по отношению к легальной миграции. Однако возрастающие потоки беженцев, носителей качественно иных традиций и ценностей, привели к трансформации правоохранительной парадигмы. Так, в Бельгии было принято решение о взятии расписок с мигрантов о содействии в противодействии терроризму, то есть наделении мигрантов гражданской обязанностью активно содействовать правоохранительным органам. Также бельгийскими властями легализовано 18 мер, расширяющих полномочия правоохранительных органов в борьбе с терроризмом. Поводом для такого законодательного ужесточения стала либеральная правоохранительная политика государства, которая способствовала тому, что организатор теракта в Париже был упущен полицией из-за временных ограничений по обыску (бельгийским законодательством запрещалось проводить обыски между 11 часами вечера и 5 часами утра).

В СМИ все чаще транслируется информация о том, как миграционные потоки беженцев из Сирийского государства ставят перед европейскими правоохранительными органами проблемы, не разрешаемые стандартными либеральными методами, которая высвечивает трудноразрешимый характер данной угрозы для Европейского союза. Вследствие этого в 2015 году на порядок возросло количество преступлений, сопряженных с насильственными действиями, убийствами, хищением имущества в Швеции, Германии и т. д. В то же время ряд членов Европейского союза открыто заявили о нелегальной миграции как об угрозе собственной безопасности и отказались от приема беженцев (легальной миграции), что вызвало значительный политический раскол внутри него.

Таким образом, в отношении западно-либеральных ценностей в политико-правовом пространстве Европы правоохранительная практика и существующие политические тренды демонстрируют достаточно противоречивую картину. С одной стороны, развитие идей демократии и правового государства занимает уровни мировых, надкультурных ценностей, ставится в абсолютный приоритет. С другой стороны, дестабилизация правового пространства стран Европейского союза начинает приводить к процессу сворачивания либерализации правоохранительной деятельности, в котором страны «мировой демократии» уже не видят противоречий.

В то же время западная идея демократизма и либерализации правоохранительной функции в государствах с «отсталой», с точки зрения стран Западной Европы, политической системой сопровождается акциями экстремизма, фактами сепаратизма, терроризма и гражданскими войнами. Характерным является и тот факт, что воспринимающие западные ценности традиционные общества, которые поддерживают первоначально политические изменения в своих государствах, не получают желаемой эффективности собственных экономических систем. Вместо этого экономики данных государств оказываются полностью парализованными, политические системы - подконтрольными западному олигархату, экономические - исключительно ресурсно-ориентированными, а правоохранительные - лишенными эффективного инструментария поддержания правопорядка и законности. Естественным ответом на такую западную экспансию становятся акты мирового терроризма.

Вполне понятно, что указанные мировые тренды задаются рядом западных государств через активную деятельность спецслужб, использующих такие специфические политические и экономические технологии, которые парализуют правоохранительную функцию и ослабляют национальную экономику колонизируемого государства.

Следует отметить, что антиправовая деятельность спецслужб враждебных государств, как показывают международные и национальные практики, направлена прежде всего на разжигание национальной розни, стимулирование идей сепаратизма и экстремизма. Однако организации террористических групп всегда предшествует разворачиваемая во времени специфическая деятельность отдельных лиц и организаций, которыми подготавливается социальное, политическое, духовное пространство. Осуществляется целый комплекс антиправовых действий, на которые правоохранительные органы должны реагировать надлежащим образом. Тем самым при эффективном осуществлении правоохранительной функции системой уполномоченных органов государственной власти ситуаций «цветных революций», насильственного захвата власти или развития террористической деятельности, связанной с сепаратизмом отдельных территорий Федерации, возникнуть просто не может. Тем не менее в последнее десятилетие наблюдается и в российской политико-правовой действительности, и за рубежом всплеск экстремистской и террористической активности. Очевидно, что причины актуальности технологии экстремизма и терроризма как политического инструмента, используемого преимущественно для экономической экспансии мегакорпораций западного олигархата, замыкаются на «болевых точках» покоряемых государств. Примером этого является развернувшийся сегодня глобальный политический кризис на Украине, где исторический сепаратизм западных территорий был многократно усилен в силу тотальной коррумпированности высшей власти и правоохранительной системы в целом. Вполне понятно, что полноценная реализация правоохранительной функции в условиях тотального коррупционного контроля системы публичного управления Украинского государства стала невозможной, а антиправовая деятельность физических лиц и организаций, направленная на развитие идей расизма, экстремизма, фашизма и терроризма, получила беспрепятственное распространение на протяжении нескольких лет. В результате угнетения правоохранительной функции государство оказалось бессильным перед национальной угрозой иностранных политических влияний. При этом следует отметить, что западные политтехнологи, по сути, осуществляющие насильственное свержение публичной власти, используют институты и формы демократии исключительно как политический и в то же время антиправовой инструмент. Причем такие очевидные антиконституционные меры западным обществом фактически признаются и публично поощряются.

Может ли существовать антиконституционная демократия в рамках

мировоззрения западно-либеральной идеологии? Ответ на этот вопрос можно найти в событиях, происходящих в настоящее время не только на Украине, но и на территории тех же штатов, в которых любые демократические, но незаконные инициативы граждан, связанные с акциями протеста, разрешаются преимущественно с помощью государственного аппарата насилия. Тем самым налицо известная политика «двойных стандартов», нарушающая фундаментальные принципы правового регулирования. Между тем возникающая произвольность в конституционной мировой практике задает соответствующие антиправовые модели поведения политических элит государств всего мира. Запад разрушает обеспеченную некогда правом социальную стабильность обществ, наполняет политическую реальность произвольностью и непредсказуемостью «управляемого хаоса». Несомненно, что подобный контекст правовой реальности задает специфику содержания современных форм правоохранительной функции государства.

Обобщая вышесказанное, можно сделать следующие выводы об особенностях осуществления правоохранительной функции государства в условиях западно-либерального проекта глобализации.

Во-первых, исключительно либеральные формы правоохранительной политики являются неприемлемыми для стран, подвергающихся существенным криминальным нагрузкам, о чем свидетельствует мировой опыт. В связи с этим полагаем, что в правовой политике любого государства адекватным ответом на любые социальные нестабильности, вызовы, угрозы становится использование особых правовых режимов. Таким образом, в ситуации, характеризующейся низким уровнем криминальной преступности, следует ограничивать деятельность правоохранительных органов без значительного ущерба для общественной и национальной безопасности. В этом общеправовом режиме безусловным приоритетом являются права и свободы личности. Однако в ситуации криминальной дестабилизации государственная власть наделяется легальным механизмом особого правового режима, включающим в себя расширенный состав полномочий правоохранительных органов, поз-

121

воляющих эффективно противодействовать криминогенным угрозам.

Во-вторых, управляемые западным олигархатом глобалистические процессы направлены не на распространение демократии и ценностей правового государства, а на новую форму экспансии - экономическую колонизацию. Отсюда следует, что правоохранительная функция государств должна обладать эффективными технологиями и ресурсами противодействия антиправовым «демократическим» технологиям, а также экономической деформации.

В-третьих, правоохранительная функция государства по предотвращению и пресечению террористической деятельности не должна сводиться исключительно к карательной деятельности правоохранительных органов. В структуру данной функции входит целый комплекс правоохранительной деятельности, направленной на выявление и пресечение деятельности особых антиправовых субъектов (идеологических эмиссаров, агентов спецслужб, организаций, финансирующих экстремистскую, сепаратистскую и террористическую деятельность, и т. п.), отслеживание и предоставление Президенту Российской Федерации, Правительству РФ, уполномоченным Президента РФ, руководителям регионов (губернаторам) информации о состоянии политического правопорядка в конкретном регионе и в стране в целом, пресечение преступных деяний, выступающих первоисточником сепаратизма, экстремизма и терроризма.

В-четвертых, системная коррупция и бюрократизм являются прямой и явной угрозой национальной безопасности современного государства, средой, обеспечивающей беспрепятственное формирование таких более опасных явлений, как политические технологии экстремизма, сепаратизма и терроризма. Соответственно, содержание правоохранительной функции и ее приоритетов необходимо рассматривать не только с позиции явных угроз, но и антиправовых явлений, выступающих их базовыми предпосылками. Тем самым деятельность особых антиправовых субъектов может не выражать прямых действий по организации террористических, экстремистских, сепаратистских организаций, движений и других или даже их финансирования, но тем не менее осуществлять деятельность по «раскачиванию» политической системы общества, осуществлять экономическую политику и лоббирование законов, ухудшающих финансовое благополучие отдельных территорий или государства в целом.

В-пятых, правоохранительная функция государства должна быть обеспечена конституционными гарантиями ее реализации, вне зависимости от политической воли отдельных лиц государства, включая его главу, и стабильно осуществляться в период политических кризисов.

В-шестых, сегодня, в условиях жесткой мировой конкуренции политических и экономических систем в борьбе за природные ресурсы, интеллектуальный потенциал и мировое влияние, правоохранительная функция являются ведущим элементом обеспечения государственной безопасности. От ее качества, охвата, технологичности и интеллектуальности зависит политический суверенитет и экономическое благополучие всего государства в целом.

Одним из самых злободневных вызовов современных государств выступает проблема правового регулирования в поликонфессиональном и полиэтническом поле. Поддержание законности и правопорядка при реализации государством правоохранительной функции на всей территории многонациональных федераций происходит отнюдь не равномерно. Однако такое разночтение между федеративным эталоном правопорядка и реальными региональными правопорядками становится благоприятной почвой для развития сепаратизма, экстремизма и терроризма.

К проблеме полиэтнической реальности России, а следовательно, религиозного и культурного разночтения элементов, воспроизводимых в региональных правопорядках, существует по крайней мере два подхода. Во- первых, это националистическая идея универсализации правовых ценностей и, соответственно, приведение первоисточников правосознания к единой аксиологической матрице титульной нации Российской Федерации. Данный

подход аналогичен идее сторонников мировой глобализации, за тем лишь исключением, что ценностная универсализация проистекает в рамках одного государства. Естественно, что при таком взгляде региональное правосознание, не укладывающееся в рамки федеративного правопорядка, рассматривается как правовой нигилизм. Во-вторых, идея мультиконфессиональности, заключающаяся в допущении значительных отклонений и изъятий из общефедеральных правил в зависимости от региона Российской Федерации. Суть такого подхода заключается в осознанном разрыве единого правового пространства и создании комфортного правового поля для каждого региона исходя из его титульного этнического и конфессионального составов.

Вместе с тем ни один из упомянутых радикальных подходов к конструированию правового пространства государства не отвечает всем потребностям общества. Так, в правовой универсализации, проявляющейся через рациональность законотворческого процесса, не учитывается исторически сложившаяся правовая ментальность отдельной территории Федерации, что ведет к правовой диктатуре титульной нации, а это, в свою очередь, порождает этнические конфликты и попытки сецессии ее субъектов с ярко выраженными национально-конфессиональными особенностями. Мультиконфессиональный подход также не способствует единству территорий и стимулирует парад национальных суверенитетов на фоне возрастающего регионального национализма, не говоря уже о разночтении правовых предписаний, в которых граждане Федерации теряются, что ограничивает их естественное право на передвижение по стране, блокирует доступность законодательства.

На наш взгляд, более оптимальным является движение законодателя не от абстрактного юридического знания, откуда следуют попытки универсализации или мультисистемности права, а от первоисточников права, его социальных корней. Как справедливо в этой связи отмечает О.П. Виноградова, «современная юриспруденция нередко забывает о своих религиознонравственных корнях»^[151], неоправданно игнорирует аксиологическую связь

данных социальных явлений.

Отечественные представители консервативной и исторической школ обращают внимание на национальный характер права, его специфические особенности не только и не столько в формальном праве, сколько в исторически сложившемся «живом праве», которое раскрывается в реальном национальном правопорядке, правовом менталитете.

В этом смысле исследование взаимосвязи религиозной системы ценностей как первоисточника, задающего ключевые цели, ценности, назначения современного права, является важным для понимания причин социального восприятия правовых предписаний, их естественного исполнения российским обществом.

Таким образом, в современном мире исследование внутренних государственных функций без учета многофакторных социальных, культурных и политических параметров является малопродуктивным. Так, разработка политикоправовых концепций, правовая политика реализации государственных функций вне национально-религиозной специфики обусловливают низкую эффективность федерального законодательства в рамках регионов полиэтнического и поликонфессионального государства. Наиболее наглядным примером такого регионального разночтения служит Чеченская Республика, обладающая высоким уровнем культурной самобытности, локальной религиозной традицией. Национальная система социальных ценностей, представлений о быте и публичных формах организации власти, социальных отношений делает данный регион наиболее сложным с точки зрения федеральной универсализации. Аналогичная ситуация складывается в отношении многих российских территорий, не входящих в православное культурное поле и обладающих уникальной собственной исторической памятью, политическими и правовыми архетипами. В этом контексте реализация правоохранительной функции на отдельно взятой территории находится в серьезной зависимости от национальной специфики и требует особого, отнюдь не универсального подхода.

Обобщая вышесказанное, необходимо отметить следующее.

Во-первых, правосознание формируется на основе культурных и религиозных ценностей и представлений конкретной народной общности. Соответственно, правосознание как система ценностей, взглядов, мировоззрения в целом и содержание позитивного права могут не совпадать и противоречить друг другу в аксиологических смыслах.

Во-вторых, национальная система права берет свое аксиологическое начало из религиозных представлений о справедливом, сущем, должном. В этом смысле отступление законодателя от религиозно-национальных ценностей при создании нормы порождает ее естественное неприятие обществом. Очевидно, что подобная закономерность задает потребность во включении в стадию законотворческого процесса экспертизы законопроектов на предмет соответствия базовым духовно-культурным ценностям российского общества или его отдельных региональных общностей.

В-третьих, поскольку Российское государство является поликонфессиональным, в процессе законотворчества необходимо учитывать не только общенациональную духовно-культурную матрицу, но и конфессиональную специфику регионов. В частности, это относится к особенностям реализации правоохранительной функции государства на территории Северного Кавказа, где ценностным истоком выступает преимущественно ислам.

В-четвертых, реализация правоохранительной функции государства в условиях традиционного общества будет эффективной только при условии, что формы ее реализации, используемые юридические технологии и цели соответствуют ментально-правовому полю общества, сформированному исторически. В этом контексте любое законодательное навязывание чуждых такому обществу правовых целей, форм, методов властно-правового воздействия создает неразрешимое конфликтное поле между правовым менталитетом общества и позитивным правовым пространством Федерации. В таком конфликтном поле право формализуется, переходя в форму «мертвого права», а поведение общества трансформируется из легального в неформальное с последующим тотальным распространением «теневого права», отражающего традиционный уклад.

В-пятых, сложная полиэтническая и поликонфессиональная реальность Северного Кавказа опирается на единые библейские корни, не связанные исключительно с одной конфессией (в частности, только с православием или только с исламом). Выявление единства таких религиозных ценностей может стать импульсом к формированию гармоничного правопорядка, отвечающего ценностным представлениям различных традиционных религиозных течений и социальных культур Северного Кавказа.