Законы и закономерности
Главным внутренним импульсом «первого позитивизма» была потребность в создании общественной науки, способной выявлять законы и закономерности общественной жизни. Предполагалось, что общество и его институты, являясь частью природы, встроены в общий эволюционный процесс и живут по его законам.
В методологическом отношении такой подход проявился в стремлении подвести под социологию строго научную основу в виде естествознания, так что внешне новая наука об обществе выглядела вполне свежо, привлекательно и респектабельно (недаром она завоевала такую большую популярность в исторически короткие сроки). Социологи-позитивисты первой волны были переполнены оптимизмом относительно эвристических возможностей новой науки, были преисполнены желанием открытия социологических законов, усматривая в них средство социального реформирования на подлинно научных принципах.Вместе с тем уже на первых этапах своего развития позитивистская социология встретилась с серьезной методологической проблемой: механически переносить законы естествознания в сферу общественной жизни, не противореча очевидным фактам и здравому смыслу, было невозможно. Наиболее последовательные сторонники отождествления законов природы и общества - органицисты (органическая школа) - нередко демонстрировали абсурдность [46] и курьезность своих якобы научных выводов. Большинство социологов-позитивистов, пытаясь избежать такой категоричности, делали всяческие оговорки о недопустимости полного отождествления природы и общества. Однако им не удалось достичь в этом вопросе такой методологической ясности, какую показали неокантианцы Баденской школы. В отличие от социологов-позитивистов, выступавших за установление связи между естествознанием и обществоведением, неокантианцы, напротив, провели четкую границу между науками о природе и науками о культуре. Первые, указывали Г. Риккерт и В.
Виндельбанд, имеют дело с миром, где господствуют каузальность, закономерность, повторяемость, вторые исследуют сферу человеческого духа, уникальной по своей природе, проявляющей себя в ценностных установках и основанной на них культуре. При исследовании природы главную роль играет генерализирующий метод (номотетический), при изучении культуры - индивидуализирующий (идиографический). Социологию и Г. Риккерт, и его ученик М. Вебер считали по преимуществу наукой генерализирующей, но использующей также идиографический метод.Суть номотетического метода состояла в том, чтобы под класс явлений подвести общий знаменатель, имеющий характер закона. Номотетический метод может применяться только там, где есть повторяемость, где явления включены в некую закономерность. Идиографический метод, напротив, призван установить и описать объект как единичный, уникальный, неповторимый. Идиографический метод, подчеркивали неокантианцы, также является научным, так как использует средства логики: подводит явление под общезначимую ценность, выявляет причинно-следственные связи внутри изучаемого явления. Вместе с тем генерализирующие науки более или менее близко стоят к абсолютной истине, идиографиче- ские - не находятся ни в каком отношении к абсолютной истине, так как руководящие принципы их образования являются исключительно фактическими оценками, сменяющими друг друга, как волны в море. Различных исторических истин столько же, сколько существует культурных кругов (научная среда, принимающая единую систему ценностей).
За рассуждениями о методах фактически стоял вопрос о существе социальных отношений. Было заявлено, что социальная материя принципиально отличается от природной, что мир природы строится на каузальности и повторяемости, мир культуры - на свободе воли и ценностях. Такой подход предполагал полное отрицание повторяемости, законов в истории, а сама всемирная история объявлялась фикцией (так как невозможно подвести единые ценности под все человечество). То что обычно называют законом истории, есть, утверждали неокантианцы, обычная формализованная ценность.
Говорить об истории имело смысл только применительно к какой-то социальной общности, имеющей единые ценности. В данном случае речь шла, как правило, о народе, имевшим свой мир ценностей, свою уникальную культуру.Русские социологи-позитивисты, формально оставаясь на позициях контизма, зачастую фактически рассуждали в духе неокантианства Баденской школы. Особенно наглядно это проявилось в социологии народничества (субъективной школе), которая отстаивала тезис об активной роли субъекта (интеллигенции, народа) - подлинного творца истории. Близкий к субъективной школе Н.И. Кареев, пытавшийся, правда, корректировать ее субъективизм в сторону большей научной объективности, утверждал: человек как животный организм подчинен действию законов борьбы за существование и естественного отбора, но как существо общественное человек подчинен еще и другим, чисто социальным законам . Иными словами, признавалось, что есть законы природы и законы общества, не пересекающиеся и не совпадающие.
Стремясь исправить прямолинейность «первого позитивизма», русские социологи предприняли попытки разработать более тонкий и гибкий инструментарий. Так, Н.И. Кареев, используя неокантианскую терминологию, выстраивает свою, модифицированную теорию социальной эволюции. Социология, осторожно рассуждает он, имеет дело не с круговоротами, не со строгой периодичностью в развитии социальных процессов, а с отсутствием прямолинейности. Социология - наука номологическая, т.е. исходит из факта каузальной связи явлений эволюционного процесса. В качестве социологического закона здесь выступает причинно-следственная зависимость явлений исторического процесса, они предстают как закономерно необходимые. Но, поскольку на каждое изучаемое отношение действует большое количество факторов, действие закона меняется. Есть необходимость номологическая, не допускающая никаких случайностей, а есть - идиографическая, которая не исключает элемента случайности. Соответственно, социальная эволюция может быть идиографической (эволюция отдельного общества или одной из сторон его культуры) и номологической (эволюция человечества в целом)[47] [48]. Иными словами, идиографическая эволюция предполагает в известном смысле уникальность, где выводить общие законы было бы затруднительно, а проводить описательный анализ вполне возможно; теория номологической эволюции, напротив, рассматривая историю человечества в целом, призвана находить в ней некие общие законы. Таким образом, признавалось бесконечное многообразие социальных форм и вместе с тем закономерность общемирового социального развития. Такая методологическая позиция давала возможность более гибко подходить к изучению политико-правовых форм, представленных в мировой истории. Например, в своей генетической социологии М.М. Ковалевский исходил из европоцентристской установки: западные демократические институты - венец политико-правовой эволюции человечества, неевропейские народы отстали в своем развитии, их историческая задача - достичь европейского образца. При этом русский социолог вполне объективно рассматривал государство и право различных эпох и культур, не пытаясь особенно их связывать с общей эволюцией человечества. Политико-правовая культура так называемых не цивилизованных или мало цивилизованных народов виделась ему как частный, особый случай истории, который мог как подтверждать общие исторические закономерности, так и вступать с ними в конфликт. И все-таки стремление смягчить контовскую догму о теснейшей связи естествознания и обществоведения, о распространении законов природы на общество не было главным вектором в развитии позитивистской социологии. Основные усилия русских авторов были направлены на обоснование тезиса, что в обществе, несмотря на всю специфику его свойств, действуют законы и закономерности, позволяющие дать ему вполне научный анализ. Различались два вида социологических законов: 1) законы социальной эволюции (закономерности), устанавливающие последовательность в развитии и смене социальных форм и учреждений; 2) законы, устанавливающие зависимость социальных явлений между собой и от других факторов. Разработка теории социологического закона велась как в методологическом, так и в содержательном аспектах. Законы и закономерности предполагают зависимость и повторяемость, что и старались отыскать в жизни общества русские социологи. Их аргументация в пользу существования социологических законов могла выглядеть достаточно убедительно. Законы, рассуждает П.А. Сорокин, вытекают из свойств предмета: камень падает на землю не потому, что есть всемирный закон тяготения, а потому, что камень имеет свойство тяжести. Закон есть связь предметов, подмеченная человеком благодаря многократному однообразному повторению этой связи. «Закономерность в истории означает то, что не может быть ни одного исторического факта, который противоречил бы свойствам человека или совершался бы помимо его»[49]. «Повторяемость явлений в любой области общественной жизни, - отмечает К.М. Тах- тарев, - предполагает удовлетворение тождественных человеческих потребностей одними и теми же средствами при сходных условиях»[50]. Человек с первобытных времен, продолжает он, фиксировал закономерности явлений природы и пытался установить их в социальной жизни. Сравнительная история дает бесспорные данные о повторяемости явлений, об одинаковых формах культуры и одинаковых учреждениях у разных народов, и статистика подтверждает эти данные. В истории немало повторяемых явлений: орудия труда первобытного человека, общинное землевладение, частная собственность, похожие формы брака, политические формы, формы религиозного сознания. Как бы заранее отвергая критику о натянутости такой аргументации, К.М. Тахтарев подчеркивает, что даже в биологии нет абсолютной повторяемости, так как в этом случае эволюция не была бы возможна: ведь вместе с повторяемостью имеет место и появление чего-то нового в природе[51]. К.М. Тахтарев обращает внимание на социологический закон, идущий, как он считает, от Аристотеля и повторенный затем Ф. Лассалем: «Всякая система организации общественной власти обусловливается данным соотношением общественных сил и определяется соответствующим соотношением политических учреждений»[53]. «Этот социологический закон, - продолжает он, - одинаково применим и к пониманию организации власти в первобытном геронтократическом обществе каменного века, распадающемся на половозрастные группы. Он в равной степени приложим как к родовому, так и к территориальному обществу. Он применим в не меньшей степени и к феодальному, и к буржуазному обществу, все равно - имеем ли мы дело с республикой, представляющей собою политическое господство определенного сословия или класса, или мы имеем перед собою монархию, установившуюся на почве противоборчества и взаимообессиливания различных общественных групп, безысходная борьба которых приводит всякое общество к известному равновесию его общественных сил и к возможному господству всяких третьих лиц над общественными силами, не способными прийти к взаимному соглашению или пересилить друг друга. Правильность этого социологического закона может быть наглядно показана на примере любой диктатуры, все равно - будет ли эта диктатура какой-нибудь определенной общественной группы “или диктатура какого-нибудь лица, или своего рода совмещение обеих этих форм диктатур, что тоже бывает нередко, особенно во времена революций”. Этот социологический закон применим в равной степени как к древней, так и к новейшей непосредственной демократии. Он приложим и к любому социалистическому или коммунистическому обществу, которое точно так же состоит из целого ряда самых различных общественных групп, взаимным соглашением, трением и борьбой, одним словом, необходимым соотношением которых определяется форма организации власти и в социалистическом, и коммунистическом обществах. Этот социологический закон говорит, что организация политической власти может быть построена: или на совластии общественных групп, пришедших к взаимному общественному соглашению; или на господстве наиболее сильных общественных групп над другими, на диктатуре какого-нибудь общественного класса или группы лиц; или, наконец, на диктатуре какой-нибудь сильной деспотической и властолюбивой личности, основывающей свою единоличную власть, конечно, на поддержке каких- нибудь общественных групп, еще не имеющих силы господствовать самостоятельно, организовав свою собственную общественно-групповую, классовую республиканскую власть или уже потерявших эту возможность. Знание этого социологического закона имеет очень большое значение для правильного понимания целого ряда важнейших явлений политической жизни. Так, например, этот закон дает полную возможность понять должным образом условия существования того, что принято называть политическою свободой, которая, как и действительное общественное и политическое равноправие, может существовать лишь на почве возможно более полного общественного соглашения самых различных общественных групп. Этот социологический за- ~ ~ 54 кон подтверждается сравнительной политической историей всех народов» .
Еще по теме Законы и закономерности:
- 35. Строение и закономерности солнечной системы.
- Виды фотоэлектрического эффекта.Законы внешнего фотоэффекта
- 8.3.Внешний фотоэффект и его законы. Уравнение Эйнштейна для внешнего фотоэффекта
- 37. КАТЕГОРИЯ ЗАКОН. ЗАКОНЫ ПРИРОДЫ, ОБЩЕСТВА И ПОЗНАНИЯ.
- Периодический закон д. И. Менделеева и его значение для науки.
- Немецкая классическая философия: законы диалектики.
- 30. Диалектика как учение о развитии, её законы и категории.
- 23. Общество как объект философского анализа. Общество как система и его базовые структуры. Законы природы и законы общества.
- Лекция 23 Законность и сповесепярек
- 78.Соотношение законности и правопорядка.
- § 1. Понятие и признаки система принципов уголовного закон од ател ьства
- § 1. Принцип законности
- Единый закономерный мировой процесс
- Единый закономерный мировой процесс
- Закон отрицания отрицания