БОГАТСТВО (РАЗНООБРАЗИЕ) РЕЧИ

§ 1. Одно из главных коммуникативных качеств речи — ее богатство, или разнообразие. Оценочные слова богатая и бедная по отношению к речи приме­няют и ученые-филологи, и писатели, и литературные критики, и преподаватели высшей и средней школы.

Обратимся еще раз к нашему речевому опыту. Мы знаем, что художественная речь Л. Толстого или М. Шолохова — богатая; по сравнению с ней речь га­зеты, как правило, — бедная. Мы бываем убеждены в том, что речь известного произведения «Жизнь рас­тений» К. А. Тимирязева — разнообразна (богата), а речь сочинения, написанного учеником-троечником, как правило, однотонна, однообразна (бедна).

Чем, какими структурно-языковыми особенностями речи возбуждаются те впечатления, которые позво­ляют нам без больших расхождений в оценках одну речь называть богатой, другую — бедной? И есть ли какая-нибудь возможность объективно проверить наши субъективные впечатления?

Конечно, само по себе совпадение оценочных мне­ний многих людей, утверждающих, например, что речь Пушкина или Ленина богата и разнообразна, а речь многих художественных произведений-однодневок и многих докладов на наших собраниях — бедна и одно­тонна,— само по себе совпадение оценочных мнений снимает возможный упрек в субъективности выра­жаемых этими мнениями оценок. Однако это обстоя­тельство не избавляет каждого отдельного читателя или слушателя от ошибочных впечатлений и не сни­мает проблемы объективной проверки того, насколько обоснованы и надежны наши индивидуальные оценки, даваемые как «просто» читателями, так и читателями (или слушателями) — специалистами в области языка и литературы.

§ 2. Попытаемся наметить качественно-количест­венный аспект понимания и изучения богатства (разно­образия) речи.

Исходной мыслью такого понимания может стать следующая: чем больше различных и различаемых со­знанием читателя или слушателя языковых знаков, их признаков и их сцеплений приходится на одну и ту же «речевую площадь», на одно и то же «речевое про­странство», тем речь богаче, разнообразнее.

Мысль эта может быть пояснена таким сравне­нием.

Представим себе, что в распоряжении двух людей находятся не знаки языка, а маленькие предметы, различающиеся своей геомет­рической формой и своей окраской: шарики, кубики, параллелепи­педы, конусы и т. д., окрашенные в основные цвета спектра. Пред­положим, что первый из двух людей, принимающих участие в эксперименте, имеет шарики и кубики зеленого, желтого и белого цвета. Второй человек, принимающий участие в эксперименте, имеет шарики, кубики, параллелепипеды и конусы зеленого, жел­того, белого, красного и голубого цвета. Перед каждым из уча­ствующих в эксперименте поставлена задача: составить из имею­щихся предметов цепочки длиной в 10 и 20 единиц каждая; при этом нужно получить как можно больше цепочек, не повторяющих друг друга, т. е. отличающихся хотя бы одним элементом - по его форме, по его окраске, по его месту в цепочке, по его сочетанию с другим элементом (или — другими элементами).

Нетрудно понять, что первый из двух людей, принимающих участие в эксперименте, находится в худших условиях по сравне­нию со вторым, поэтому второй лучше и быстрее справится с по­ставленной экспериментатором задачей — построит больше цепо­чек, не повторяющих друг друга, и сделает это быстрее.

Этот мысленный эксперимент разрешает сформу­лировать два важных положения, позволяющих пред­ставить, что может обозначаться словами и словосоче­таниями богатая речь и бедная речь (при условии их терминирования) и что оказывается необходимым структурно-языковым условием богатой и бедной речи.

Так, очевидно: речь тем богаче, чем реже повто­ряются в ней одни и те же знаки и цепочки знаков, а это, в свою очередь, означает, что речь тем богаче, чем она разнообразнее по своей языковой структуре, и именно это обстоятельство позволяет как бы отожде­ствлять понятия богатства и разнообразия речи.

Второе теоретическое положение касается струк­турно-языковых условий, обеспечивающих богатство речи. Очевидно, таким условием оказывается (если иметь в виду речь одного человека, индивидуальную речь) активный запас языковых средств, т. е. тот запас слов, их значений, запас моделей словосочетаний и предложений, запас типовых интонаций и т. д. — тот запас, из которого человек способен выбрать нужное ему средство и применить его для построения речи, выражающей необходимую информацию. Вместе с тем условием, обеспечивающим богатство речи, ее разнообразие, оказывается и совокупность навыков, нужных для незатрудненного и целесообразного при­менения средств языка, которые находятся в активном языковом запасе человека. К числу условий речевого богатства людей нельзя не отнести степень активности и самостоятельности работы их сознания и мышления.

§ 3. Общее понятие речевого богатства (разнообра­зия) может получить конкретизацию, расчленение в за­висимости, прежде всего, от того, какие структурные элементы языка участвуют в построении речи и ее структурном воздействии на сознание и мышление человека.

Прежде всего хочется (и принято) говорить о л е к - сическом богатстве речи, которое проявляется в том, что непреднамеренные, не несущие специаль­ного коммуникативного задания повторения одних и тех же слов применяются в речи как можно реже. Этого можно достигнуть лишь при условии большого активного запаса слов: вспомним, что этот запас у Пушкина превышал 21 000 единиц, а у современного взрослого образованного человека не превышает, по некоторым данным, как правило, 10000—12000 еди­ниц; немало людей, активный запас которых меньше названной величины, а людоедка Эллочка у Ильфа и Петрова, как известно, располагала примерно 30 словами! Конечно, активный лексический запас выдающихся современных писателей, ученых, полити­ческих деятелей велик, но нужны специальные, «автор­ские» словари, чтобы его объем знать точно.

Особый слой речевого богатства образует богат­ство фразеологическое (его можно рассматривать и как составную часть лексического богатства), нашед­шее ярчайшее и немеркнущее проявление в речи басен И.

Пристальное внимание ученых привлекает к себе семантическое богатство речи, выявляемое раз­нообразием и обновлением словесных связей, лексиче­ской синтагматики. Еще в начале XIX в. А. С. Пушкин заметил: «...разум неистощим в соображении понятий, как язык неистощим в соединении слов. Все слова на­ходятся в лексиконе; но книги, поминутно появляю­щиеся, не суть повторение лексикона. Мысль отдельно никогда ничего нового не представляет; мысли же мо­гут быть разнообразны до бесконечности» [67, 115].

Пушкин, конечно, не случайно поставил в связь не­истощимость языка в соединении слов и неистощи­мость разума в соединении понятий. Ведь это, в частности, означает и неистощимость синтагматиче­ского варьирования и обновления семантики слов и их сцеплений, что предоставляет каждому автору неогра­ниченные (по крайней мере, практически) возможности обогащения своей речи. Однако именно этот источник обогащения речи очень часто остается неиспользо­ванным, а многие пишущие и говорящие проходят мимо него, не замечая ни его существования, ни нуд­ного, серого однообразия и бедности своей речи, насы­щенной повторениями речевых стандартов, готовых словесных блоков, иссушающих живую мысль и чувство.

Одной из главных причин, порождающих и поддер­живающих словесную трескотню, штампы, серость и казенщину стиля, является бедность речи пропаган­дистов и агитаторов, неумение пользоваться семанти­ческими связями слов и возможностью их обновления.

Нужно видеть и такой слой совокупного богатства речи, который создается применением синтаксических средств языка — предложений простых и сложных. «Наборы» и ряды грамматических моделей таких предложений (и вариантов этих моделей, создаваемых относительно свободным словопорядком русского языка) обширны и позволяют разнообразить речевую структуру, обогащать речь. Достаточно вспомнить чи­тательское впечатление, рожденное воздействием речи Пушкина, Герцена, Тургенева, Л. Толстого и Чехова, чтобы «увидеть» активное участие синтаксиса в обога­щении и разнообразии речи.

Еще один «пласт» речевого богатства — интона­ционный, прочно связанный с «пластами» лексическим, семантическим и синтаксическим. Правда, интонацион­ная бедность или интонационное богатство речи явно выражены в речи звучащей и слышимой. Но было бы ошибкой думать, что в речи письменной и читаемой интонация перестает «работать»: она всегда «задана» лексико-семантической и синтаксической структурой речи и всегда присутствует как в сознании пишущего, так и в сознании читателя. Однако речь произносимая и слышимая обеспечивает использование автором и слушателем одной и той же интонации, в то время как речь письменная и читаемая допускает и предпола­гает применение автором и читателем интонации раз­личной, и это неизбежно хотя бы потому, что адекват­ное понимание речи, в особенности художественной, автором и читателем практически невозможно, что, в свою очередь, зависит и от большего или меньшего несовпадения ее интонирования, подсказанного созна­нием автора и сознанием читателя.

Особо пристального внимания к себе ждет такой слой богатства речи, который включает в себя ее орга­низацию и динамику. Эти несколько необычные тер­мины требуют пояснения. Под организацией речи будем понимать связи ее языковых элементов, их сле­дование и взаиморазмещение, их комбинирование, их контактное и дистантное взаимное притяжение и от­талкивание. Под динамикой речи — ее развертывание в соответствии с движением сознания автора.

Конечно, организация и динамика речи в пределах небольшой газетной статьи, или ученического сочине­ния, или устной информации о результатах экзамена по математике едва ли могут стать заметно разно­образными.

Еще больше возможностей для разнообразия орга­низации и динамики речи открывают ряд произведе­ний, написанных одним и тем же автором, все его творчество. Здесь нельзя не вспомнить имя Пушкина, совокупность произведений которого содержит такое богатство организации и динамики речевых структур, что подчас начинаешь недоумевать, как все это могло быть создано одним человеком (возьмем как иллю­страцию лишь три строки известных стихотворений: «Я помню чудное мгновенье...», «Буря мглою небо кроет...», «Духовной жаждою томим...»).

И еще отчетливее динамика и организация речи как слагаемые ее богатства и разнообразия видны в сово­купности произведений литературы разных жанров, использующих разные функциональные языковые сти­ли (организация и динамика диалогической разговор­ной речи, организация и динамика речи делового от­чета, организация и динамика речи повести с острым, динамичным сюжетом).

Перечисляя структурно-языковые пласты совокуп­ного речевого богатства, нельзя не упомянуть и об ин­формативной насыщенности речи, ее языковой струк­туры. Конечно, информативная насыщенность зависит не только от избранного автором речи языкового ма­териала и его применения, но и от его «насыщения» мыслями, чувствами, различными состояниями созна­ния. Леность мысли, скольжение ею по поверхности явлений, равнодушие и притупленность чувств неиз­бежно ведут за собой серость, однотонность, скудость речи, обедняют и лексику, и семантические связи, и синтаксис, и интонацию, и организацию и динамику речи.

Таким образом, богатство (разнообразие) речи как ее коммуникативное качество может быть понято на основе соотношения речь —язык и речь —сознание, и оно (богатство речи) не может быть разъяснено через обращение лишь к одной структурной области языка, например лексике. Богатство речи многослойно, и нужно различать в совокупном речевом богатстве богатство лексическое, семантическое, синтаксическое, интонационное, богатство организации и динамики языковых средств в речи, богатство ее информативной насыщенности. Богатство речи можно определить как максимально возможное насыщение ее разными, не повторяющимися средствами языка, необходимыми для выражения содержательной информации; степень богатства речи может меняться в значительных преде­лах и зависит прежде всего от усвоения автором речи языка и навыков его применения, активности работы авторского сознания, от глубины и самостоятельности понимания автором речи ее предмета (объекта).

§ 4. Можно ли более или менее объективно судить о мере языкового богатства или языковой бедности нашей речи? Видимо, можно, если применять хотя бы несложные процедуры статистического анализа текста.

Примем следующее предположение. (Далее будет говориться лишь о лексическом богатстве и бедности речи, но аналогичный подход возможен и к другим пластам совокупного речевого богат­ства, хотя при этом будут возникать дополнительные сложности.) Допустим, что у автора А запас активно работающих в его речи полнознаменательных лексем велик, а у автора Е — мал. Допустим, далее, что и автор А и автор Е построили текст определенной длины (в 10 тысяч словоупотреблений полнознаменательных лек­сем), однотипного содержания одного и того же жанра. Естест­венно думать, что речь автора А окажется лексически богаче речи автора Е, т. е. будет содержать большее, чем у автора Е, число неповторяющихся и разных слов. Совокупное число повторений од­них и тех же слов окажется большим у автора Е — просто потому, что его активный лексический запас невелик и возможности непов­торного применения отдельных слов заметно ограничены.

В связи с тем, что сказано, понятно и то, что автор А позже, чем автор Е, развертывая свою речь, начнет повторять уже приме­ненные слова и нарастание совокупности, суммы всех повторений окажется у автора А более медленным.

Высказанные предположения позволяют использовать две не­сложные, хотя и трудоемкие методические процедуры.

1) Возьмем несколько текстов разных авторов, но одного стиля (или несколько текстов разных жанров или стилей); объем каждого текста в 10, лучше — в 25, а еще лучше — в 50 или 100 ты­сяч словоупотреблений, не считая употребления служебных слов. Установим, сколько разных слов (лексем) встретилось в тексте, и определим, каково соотношение числа разных слов (лексем)

N

и числа словоупотреблений по несложной формуле: К = —, где п

N — число лексем, ап — число словоупотреблений; чем больше ока­жется полученная в результате вычислений десятичная дробь, тем заметнее лексическое богатство речи.

Можно применить иную формулу, пожалуй, более чутко, чем первая, улавливающую разницу лексического богатства двух срав­ниваемых текстов. В каждом из них мы подсчитываем общее число словоупотреблений, общее число лексем и число лексем, каждая из которых не повторена в тексте. Вычисляем показатель лексического богатства по формуле: где N — число лексем, и — число словоупотреблений, N_o — число не повторенных в тексте лексем. Осуществив вычисления, мы получим число, показывающее величину повторяемости лексем, своеобраз­ный коэффициент повторяемости. Чем больше этот коэффициент, тем, очевидно, беднее речь лексически.

2) Для вычисления показателя, который укажет нарастание числа лексических повторений в тексте, разделим его (он должен быть достаточным по длине — скажем, в 10 или 25 тысяч слово­употреблений) на равные куски, отрезки — например, по 500 или 1000 словоупотреблений (не считая, как и в предшествующем слу­чае, служебные слова). Установим, сколько повторений одних и тех же лексем встретилось в первом куске текста, затем — в первом и втором вместе, затем - в первом, втором и третьем вместе и т. д. Получим ряд чисел, говорящих об интенсивности нарастания по­вторений. Можно эти цифры показать в таблице или построить кривые на оси координат. Чем интенсивнее нарастает повторяе­мость лексем, тем круче кривая на графике, тем беднее лексически речь.

Возможны и иные статистические подходы к ре­чи — для объективного измерения ее лексического бо­гатства и лексической бедности.

Не будем забывать, что лексическое богатство — лишь одно из слагаемых совокупного богатства речи; применение же статистики для измерения других сла­гаемых пока кажется очень сложным и едва ли прак­тически применимым.

§ 5. Проблема речевого богатства и речевой бед­ности получает несколько иное освещение, когда мы рассматриваем ее применительно к функциональным стилям языка и стилям речи. Возникает несколько не­простых вопросов, в их числе: а) какие функцио­нальные стили языка благоприятны для роста рече­вого богатства? б) применимо ли понятие богатства речи к стилям языка, взращивающим шаблоны и стереотипы, требующим однозначной повторяемости терминов и типовых синтаксических блоков? в) какое участие коммуникативное качество богатства речи принимает в формировании речевых стилей? г) не сле­дует ли в совокупное речевое богатство включать и такой его пласт, который создается взаимодей­

214

ствием стилей? д) должно ли как-то изменяться пони­мание богатства речи как ее коммуникативного каче­ства, если иметь в виду речь личности, речь литератур­ного жанра, ситуативные виды и типы речи, речь отдельных социальных слоев населения, речь общества в целом и в определенный период его развития? По­пытаемся осторожно подойти к ответам на постав­ленные вопросы, предполагая, что вполне обосно­ванные и полные ответы будут получены наукой несколько позже.

1. Из языковых функциональных стилей наиболее благоприятен для обогащения речи стиль художе­ственный. Это объясняется прежде всего особенностя­ми тех запросов, которые направляет языку словесно­художественное творчество. Прозаик, поэт, драматург всегда нуждаются в обогащении своей, авторской речи и речи персонажей, в увеличении меры речевого разнообразия. Почему? Потому что чем богаче речь, тем точнее, тоньше, выразительнее, образнее и само­бытнее обозначает словом писатель художественно отраженную и преобразованную действительность, тем полнее, точнее и действеннее выражает свое от­ношение к ней, свое эстетическое ее восприятие.

Внутренний мир художника, большого и талантли­вого художника, т. е. мир его сознания, — это мир бо­гатый и самобытный, вобравший в себя больше худо­жественно осознанных впечатлений бытия, чем это свойственно обыкновенному человеку. Но чем богаче и самобытнее, чем тоньше и ранимее мир сознания прозаика или поэта, тем, очевидно, необходимее ему богатая и самобытная речь как практическое, осуще­ствленное сознание.

Мера богатства (разнообразия) речи художествен­ной, в ее целом, а не в отдельных авторских проявле­ниях, заметно превышает эту же меру любого из остальных функциональных стилей языка. А это озна­чает, что художественная литература была и остается источником обогащения речи общества и отдельных людей. Это знали писатели-классики, об этом помнят и лучшие современные прозаики и поэты. Обществу, людям нужны очень бережное и требовательное отно­шение писателя-художника к словесной стороне своего творчества, умение и желание лелеять и пестовать ре­чевое богатство. И это нужно не только ради того, чтобы сами художественные произведения оправдыва­ли свое название художественных, но и ради того, чтобы они обогащали речь людей.

К сожалению, далеко не все писатели, критики и литературоведы именно так воспринимают речь ху­дожественных произведений. Особенно тревожит отно­шение критики к художественному слову: как правило, о «языке и стиле» критики либо ничего не пишут, либо отделываются общими фразами о «богатом», «выра­зительном» и даже «народном» языке такого-то про­изведения или автора.

Правда, иногда мелькают и проблески надежды. Один из них — статья В. Васильева «Монолог о сло­ве», опубликованная в «Комсомольской правде» 23 сентября 1977 г. В этой статье говорится:

«Толстые и тонкие литературно-художественные и обществен­но-политические журналы наши крайне редко, если не сказать — вовсе не занимаются языком. Посмотрите отделы критики и биб­лиографии, и вы легко в этом убедитесь.

Мало того. Мы утрачиваем представление о языке как целост­ном организме. Искусственно дробим язык на вотчины, назойливо внушаем читателю мысль о всеобщности и перспективности како­го-либо стилистического направления в искусстве слова и живой речи. В критике, особенно в небольших монографиях о творчестве писателей, стали общим местом рассуждения о том, что такой-то автор осваивает фольклор и язык деревни, такой-то — города, имя­рек использует термины науки и искусства и т. д.

Деление не лишено оснований. Не совсем точное по отноше­нию к реальности, оно все же отражает современную языковую си­туацию в литературе и невольно поощряет в художнике речевую ограниченность, направляет его поиски на заведомо узкое восприя­тие и знание жизни.

Жалок писатель, черпающий малую толику из богатейшей со­кровищницы духа. В произведениях Пушкина заговорили все сосло­вия современной художнику эпохи. Потому-то Пушкин и универса­лен по глубине и широте охвата действительности. Ныне же языковая бедность, а следовательно, и плохое знание действитель­ности почему-то выдаются за индивидуальную особенность творче­ства того или иного художника».

Что же, сказаны горькие, тревожные и, главное, справедливые слова. Они имеют прямое отношение к нашему разговору о богатстве (разнообразии) речи художественной. Да, художник слова ответствен за судьбы родной литературы и родного языка, за его правильность, чистоту, выразительность и богатство, он ответствен за состояние речевой культуры обще­ства. И эту его ответственность должны помнить, ви­деть и оценивать критики.

Другие языковые функциональные стили менее благоприятны для поддержания и развития речевого богатства (за исключением стиля разговорно-быто­вого). Если этот стиль не сдерживается влиянием речи газет и канцелярских отчетов, он может помогать и помогает речевому богатству. Именно в разговор­ной речи возникают многие и разноликие соединения слов — острые, шутливые, иронические, образные, ви­доизменяющие уже установившуюся семантику. Имен­но в ней, разговорной речи, — великое множество инто­национных перепадов и переходов, трансформирова­ния синтаксических структур и синтагматических сцеп­лений различных языковых знаков. Разговорная речь как воплощение и осуществление разговорно-бытового стиля литературного языка связывает и сращивает этот язык с общим разговорным языком народа и его, этого языка, местными и социальными диалектами. Поэтому разговорно-бытовой стиль поставляет лекси­ческий и семантический материал из разговорного этноязыка и его диалектов в литературный язык — если в этом возникает необходимость.

Недаром же Пушкин учился языку и у своих пред­шественников — литераторов, и у няни Арины Родио­новны, и у московских просвирен. Пушкину принадле­жат известные и мудрые слова: «Разговорный язык простого народа (не читающего иностранных книг, и, слава богу, не выражающего, как мы, своих мыслей на французском языке) достоин также глубочайших ис­следований. Альфиери изучал италиянский язык на флорентийском базаре: не худо нам иногда прислуши­ваться к московским просвирням. Они говорят удиви­тельно чистым и правильным языком» [67, 117]. И еще о том же: «Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выраже­ниями, рождающимися в разговоре, но не должен от­рекаться от приобретенного им в течение веков. Пи­сать единственно языком разговорным — значит не знать языка» [67, 117].

2. Менее всего пригоден для поддержания речевого богатства стиль деловой. Можно и нужно понять со­циальную необходимость его существования со всеми его стереотипами и шаблонами, но нельзя мириться с массовым проникновением этих шаблонов и стерео­типов в живую разговорную и художественную речь, уменьшающим меру речевого богатства и увеличи­вающим меру речевого однообразия и бедности.

Возникает даже и такой вопрос: применимо ли по­нятие богатства речи к стилям языка, требующим сте­реотипов и шаблонов, однозначной повторяемости терминов и типовых синтаксических блоков? Для от­вета полезно обратиться прежде всего к тому стилю, который наименее пригоден для поддержания рече­вого богатства, т. е. деловому.

Конечно, если иметь в виду всю массу речевых произведений, соотнесенных со всеми языковыми сти­лями, то едва ли можно говорить о речевом богатстве стиля делового: по сравнению с другими он беден. Однако ведь и он неоднотипен и неоднороден: он имеет, видимо, внутристилевые варианты, отличаю­щиеся друг от друга какими-то признаками и свой­ствами, и в их числе — различиями в степени (или ме­ре) богатства речи. Речь бухгалтерского отчета, видимо, беднее речи дипломатического соглашения с иностранным государством по вопросам культуры, науки и образования. Точно так же речь отчетного до­клада председателя союза писателей об их творчестве окажется богаче речи сообщения проректора вуза об итогах экзаменационной сессии. Так что коммуника­тивное качество «богатство речи» присуще, конечно, и деловому стилю, и в нем (в пределах его социальных обязанностей и структурных возможностей) суще­ствует речь более богатая и более бедная, хотя и та и другая при ее сравнении с речью иных стилей — осо­бенно стилей художественного и разговорного — ока­жется бедной. И одной из задач развития речевой культуры отдельных людей и общества в целом стано­вится не только ограждение публицистического, науч­ного, разговорного и художественного стилей от обед­няющего воздействия стиля делового, но и обогаще­ние, возможное «оживление» делового стиля, уменьше­ние в объеме слишком разросшихся словесных стерео­типных блоков, включение в деловую речь элементов других стилей, в частности разговорного (разумеется, в пределах, диктуемых целесообразностью и умест­ностью) и т. д.

К сожалению, в современной научной литературе немало фактов, говорящих об обеднении и речи науч­ного стиля. Такая речь нередко насыщается иноязы­чными терминами, к тому же не несущими определен­ной информации. Таким образом, несмотря на увели­чение числа терминов, которое, возможно, само по себе могло бы вести к обогащению лексического пла­ста речевого богатства, совокупное речевое богатство научных текстов нередко чахнет — просто из-за того, что непонятные читателю и невразумительные тер­мины и опирающиеся на эти термины отрезки речевых структур малоинформативны, нет и необходимого для уменьшения речевой бедности разнообразия в органи­зации и динамике речевых структур. Едва ли можно оправдывать бедность научного стиля, вызванную малой информативностью примененных терминов, не­ясностью семантических связей, плохой организацией и динамикой речи, ссылками на возникновение (в пре­делах одной и той же науки) нескольких и притом раз­ных языков. Когда читаешь статьи, авторы которых серьезно говорят о нескольких языках в пределах одного (научного или художественного) стиля, хочется таких авторов серьезно же спросить: а что, собствен­но, вы называете языком? Не размываете ли вы и этот привычный термин, лишая его информативной насы­щенности и увеличивая тем самым меру бедности ре­чи, используемой в научном лингвистическом обще­нии?

3. Коммуникативное качество — богатство речи — в разных языковых стилях выявлено в неодинаковой степени и «сформировано» из свойственных ему пла­стов, или слоев (лексический, семантический, синтакси­ческий и др.), по-разному. Получается, таким образом, что языковые стили не только образуют питательную среду, поддерживающую или угнетающую речевое бо­гатство, но и сами оказываются в большой зависимо­сти от этого коммуникативного качества. Богатство речи становится, в известной мере и в известном от­ношении, качеством стилеразличающим и стилеобра­зующим. Возникает потребность внимательно всмот­реться в другие коммуникативные качества — не принимают ли и они участия в стилеразличении и стилеобразовании.

Правильность речи нужна всем стилям, и лишь в одном из них, а именно разговорно-бытовом, нормы литературного языка соблюдаются не так строго, как в остальных.

Точность и логичность также нужны всем стилям, хотя несколько видоизменяются применительно к сти­лю художественному и несколько «пошатываются» в стиле разговорно-бытовом.

Чистота — коммуникативное качество, необходи­мое в современном обществе всем стилям; правда, и в этом случае приходится говорить о менее строгом соблюдении требования чистоты речи именно в раз­говорно-бытовом стиле.

Уместность речи необходима во всех стилях.

И лишь выразительность речи оказывается в чем- то близкой речевому богатству — по участию в сти- леразличении и стилеобразовании. Выразительность прежде всего нужна стилю художественному, им она поддерживается и развивается, его обслуживает. Но выразительность нужна и стилю разговорно-быто­вому. В ней остро нуждается стиль публицистиче­ский. Она хороша и в стиле научном. Она присутствует даже в лучших образцах речи деловой. Ее участие в различении и образовании стилей очевидно, однако отчетливо выражено лишь в противопоставлении стилей художественного и разговорно-бытового остальным.

Совокупное речевое богатство и разные его пласты более выраженно, почти явно участвуют в образо­вании и различении стилей: художественный — все пласты богатства речи; публицистический — также все пласты, но ослабленно; научный — организация и ди­намика речевых структур, а также информативная насыщенность слов и высказываний (по преимуще­ству); деловой — информативная насыщенность слов и высказываний (по преимуществу) при ослабленности других пластов речевого богатства; разговорно-быто­вой — пласты лексический, семантический и интона­ционный (по преимуществу).

4. Языковые функциональные стили взаимодейст­вуют, обмениваются свойственными каждому из них структурно-языковыми ценностями. В произведениях научной литературы нередко оказываются элементы, типичные для стиля художественного или разговорно­бытового, несущие на себе «печать» этих стилей. В произведениях литературы художественной читатель встречает элементы стилей разговорно-бытового, на­учного, публицистического, делового. Даже деловой стиль не столь непроницаем, чтобы в произведения этого стиля не могли попасть иностилевые слова, сло­восочетания, синтаксические структуры. Как нужно осмысливать появление в том или ином стиле иности­левых примесей? Обогащают они речь или обедняют и засоряют ее? По-видимому, однозначного ответа на такой вопрос дать невозможно. Конечно, проникнове­ние элементов языка, типичных для делового стиля, в авторскую художественную речь едва ли делает ее богаче.

Однако теоретическая, принципиальная сторона этого вопроса, видимо, такова: при намеренном, осо­знанном, уместном, контролируемом сознанием ав­тора применении в речи иностилевых элементов языка они обогащают речь, усиливают ее разнообразие. Вот почему в число слоев речевого богатства может быть введен и пласт стилевой (или стилистический).

5. Понимание богатства речи не может оставаться без вариативных перемен, если имеется в виду индиви­дуальная речь, речь определенных литературных жан­ров, речь ситуативная, речь отдельных социальных слоев населения и речь общества в целом. Влияние личности на речь, на ее коммуникативные качества, ее речевое богатство несомненно. Чем, какими сто­ронами личности и ее деятельности это влияние достигается и в чем оно выражается? По-видимому, личность обогащает или обедняет речь не только в ре­зультате большего или меньшего усвоения и освоения языковой структуры и возможностей ее использова­ния, но и в результате совокупности воздействий на речевую структуру, оказываемых различными сторона­ми работающего личностного сознания. Активность или пассивность мышления, яркость или тусклость эмоций, сила или слабость воли, заинтересованность или равнодушие по отношению к людям — все это увеличивает или уменьшает богатство речи, расширяет или сужает круги ее разнообразия. Жанры литературы художественной, научной, публицистической, даже де­ловой поощряют или сдерживают речевое богатство. Подобным же образом действуют на это коммуника­тивное качество ситуативные речевые стили: речь ко­мандирского приказа может быть выразительной, но едва ли может быть богатой, в то время как рассказ в кругу друзей и знакомых о туристической поездке в предгорья Тянь-Шаня может быть (в его речевом во­площении) не только выразительным, но и богатым.

Особо о богатстве и бедности речи социальных групп и общества в целом. Принципиально признаки богатой и бедной речи и в этом случае сохраняются. Но в этом случае нужно получить некое усреднение, приняв во внимание всю «массу» речи, устной и пись­менной, создаваемую внутри того или иного социаль­ного круга людей (военнослужащие, колхозники, уче­ники старших классов средней школы, артисты, пенсионеры, студенты технических и гуманитарных ву­зов и т. д.). Исследования, необходимые для понима­ния того, как связано коммуникативное качество — богатство речи — с социальными слоями людей, еще не осуществлены. И пока можно лишь предполагать, что профессия, возраст, род деятельности и другие со­циальные различия человеческих коллективов влияют сдерживающим или поощряющим образом на богат­ство речи.

Что же касается речевого поведения общества в це­лом и поощрения им или сдерживания речевого богат­ства, — это интереснейшая проблема (по сути своей социолингвистическая), уже осмысливаемая наукой, но еще далекая от обоснования и тем более — решения.

§ 6. Богатство (разнообразие) речи — это не научная гипотеза, а реальность жизни людей. Правда, как было об этом сказано ранее, нет пока вполне объек­тивных методик, которые позволяли бы оценивать сте­пень богатства и бедности речи без обращения к мне­нию отдельных людей. Однако не нужно думать, что если объективные, опирающиеся на статистику методики пока не применяются, в оценке богатства и разнообразия речи должны царить субъективный вкус и нередко подсказываемый таким вкусом произ­вол по известному правилу: хорошо, потому что мне нравится; плохо, потому что мне не нравится. Есть надежный источник сведений о богатстве и бедности речи — это высказывания о ней выдающихся писате­лей, критиков, ученых-филологов. Есть и второй ис­точник — речевой опыт читателей и слушателей, к ко­торому необходимо присматриваться, потому что он, накапливаясь в течение десятилетий, сам становится объективным мерилом качеств художественной, науч­ной, публицистической, деловой и иной речи. Непред­взятое осмысление и анализ сведений, почерпнутых из этих источников, осуществленный на основе научного знания, позволяют судить о качестве богатства речи в разных ее социальных и индивидуальных типах и вариантах.

Так, мы хорошо знаем, что художественная речь Пушкина богата и разнообразна. «Словарь языка А. С. Пушкина» включает 21 290 разных слов — с де­сятками тысяч неодинаковых значений. Как уже гово­рилось, активный запас слов современного образован­ного человека примерно вдвое меньше пушкинского. Разве только одно это сопоставление не показатель­но? Но оно только начинает, а не завершает объектив­ную оценку богатства и разнообразия речи Пушкина.

Вспомним: «Разум неистощим в соображении по­нятий, как язык неистощим в соединении слов». Соединения слов и связанные с ними значения и их ва­рианты, найденные, созданные Пушкиным, оказались настолько живыми, точными, яркими, многоликими, так обогатили художественную речь первой половины XIX в., что даже современники поэта признали за ним совершенно особое место в поэтическом речетворче- стве, а потомки поэта назвали его основоположником современного русского литературного языка. Восхи­щает и поражает современного внимательного чита­теля обилие семантико-лексических, интонационных, ритмомелодических, синтаксических «рисунков», «хо­дов» и открытий Пушкина.

Уже по нескольким строкам, начинающим стихо­творение, поэму или роман в стихах «Евгений Оне­гин», улавливается читателем лексическое, семанти­ческое, синтаксическое, интонационно-ритмическое, динамическое богатство, разнообразие языковой и смысловой организации пушкинской речи:

1. Как ныне сбирается вещий Олег Отмстить неразумным хазарам,

Их села и нивы за буйный набег Обрек он мечам и пожарам;

С дружиной своей, в цареградской броне,

Князь по полю едет на верном коне.

2. Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя.

3. Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился,—

И шестикрылый серафим На перепутье мне явился.

4. Онегин, добрый мой прйятель,

Родился на брегах Невы,

Где, может быть, родились вы Или блистали, мой читатель...

5. Как по Волге-реке, по широкой Выплывала востроносая лодка,

Как на лодке гребцы удалые,

Казаки, ребята молодые.

6. Октябрь уж наступил — уж роща отряхает Последние листы с нагих своих ветвей;

Дохнул осенний хлад — дорога промерзает.

Журча еще бежит за мельницу ручей...

7. На холмах Грузии лежит ночная мгла;

Шумит Арагва предо мною.

Мне грустно и легко; печаль моя светла;

Печаль моя полна тобою,

Тобой, одной тобой...

Читатель, даже не применяя никаких специальных приемов и методик лингвистического анализа, улавли­вает изменение от строфы к строфе ритмо-мелодики, интонирования, лексико-синтаксической организации речевых структур, историко-литературных и языковых типов лексики.

И Гоголь с его неповторимыми отголосками рус­ско-украинских языковых связей, городского просто­речья, яркой образности значений и богатейшего, подчас прихотливого синтаксиса; и Салтыков-Щедрин с его обширнейшим лексиконом, язвительно-ирониче­скими воздействиями семантических связей, кажущи­мися несоответствиями сказанного и того, что «запря­тано» глубоко в смысловую сторону высказываний; и Лев Толстой с его поистине необозримым разно­образием синтаксических и интонационных структур и семантических связей между словами и их сцепле­ниями; и Чехов с его удивительной, доведенной до со­вершенства ясностью применения слов и их связей, прозрачным синтаксисом, милой и грустной иронией семантики, неназойливым, неброским включением в речевую ткань разговорно-просторечной лексики (чтобы не повредить единству литературного языка народа!); и М. Горький с его буйством семантических красок и лексики, особенно в раннем творчестве, как бы затаенными отзвуками романтической игры смыс­лов высказываний, перекличкой слов на расстоянии, сложной и красивой организацией речи и нередко за­медленной ее динамикой; в этом ряду и Тургенев, и Гончаров, и Герцен, и Бунин, и Куприн... обогатили русскую художественную, а шире — литературную речь.

Век девятнадцатый оказался щедрым на имена и таланты, сделавшие богатой русскую национальную

речь. Новую эпоху в развитии поэтической речи от­крыл Маяковский. Сложную и прекрасную систему переносных смыслов создал Блок. Национальной рус­ской словесной образностью, возникшей на основе устного народного творчества и разговорного просто­речья, обогатил поэтическую речь Есенин. В советское время мужало и крепло творчество Леонова, Паустов­ского, Шолохова, Булгакова, Пришвина, Симонова, Бондарева, Астафьева, Белова, Распутина, Мартынова, Заболоцкого, Рождественского, Евтушенко, Вознесен­ского, Арбузова, Погодина, Вампилова, Салынского, Розова...

По убеждению М. Горького, «русский язык богат и все обогащается с быстротой поражающей». Эти слова были написаны в 1928 г. В наши дни они, очевидно, не менее справедливы, чем 60 лет назад. Возьмем в качестве иллюстрации немногие текстовые примеры.

М. Шолохов: «...трепетно шелестели под ветром зеленые с белым подбоем листья ясеней и литые, в узорной резьбе, дубовые листья; из зарослей моло­дого осинника плыл слитный гул; далеко-далеко, не­внятно и грустно считала кому-то непрожитые годы кукушка; настойчиво спрашивал летавший над озер­цом хохлатый чибис: «чьи вы, чьи вы?»; какая-то крохотная серенькая птаха в двух шагах от Аксиньи пила воду из дорожной колеи, запрокидывая головку и сладко прижмурив глазок; жужжали бархатисто­пыльные шмели; на венчиках луговых цветов покачи­вались смуглые дикие пчелы».

К. Паустовский: «Дождь прошел, но с крыш еще падали капли, постукивали по дощатому тро­туару.

В конце улицы тянулся городской сад. Калитка была открыта. За ней сразу начинались густые, запу­щенные аллеи. В саду пахло ночным холодом, сырым песком. Это был старый сад, черный от высоких лип. Липы уже отцвели и слабо пахли. Один только раз ве­тер прошел по саду, и весь он зашумел, будто над ним пролился и тотчас стих крупный и сильный ливень».

Л. Леонов: «Самый лес в этом месте был серый, с подмокшими, словно обугленными снизу стволами, в диких, до земли свисавших космах мха. Он прикиды­вался нищим, с которого и взять нечего, и то отвлекал в сторону малинничком на поляне, усыпанным спелой

ягодой, то пытался откупиться гнездом с уже подрос­шими птенцами, то стращал, наконец, рослым можже- велом, что, подобно схимнику в темном балахоне с островерхим колпаком, выбредал навстречу из-за корней повалившейся ели; именно эти нехитрые уловки леса и доказывали правильность пути».

Ю. Бондарев: «Дождь не переставал, нудно сеял над Гамбургом водяной пылью, серая мгла висела в воздухе. Скользкий тротуар сильно блестел, мимо проносились, шелестели, отражались в асфальте отла­кированные дождем железные стада машин; загора­лись то зеленым, то красным светом силуэты шагаю­щих человечков на указателях светофоров, магически дисциплинируя скопления мокрых зонтиков и непро­мокаемых плащей перед границами переходов; неоно­вую бледность источало кренделеобразное «U» над спуском в метро; тускло зеленела трава бульваров, мокли в лужах ржавые листья, а по желтым островкам листьев бродили на газонах чайки, взъерошенные, озябшие, — пахло поздней осенью, было слякотно, про­мозгло, дышало серой тяжестью близкого моря».

Конечно, сами по себе текстовые иллюстрации, без комментирования, без анализа, еще недостаточны, чтобы доказать мысль о богатстве речи писателя. Но и читательское наблюдение может убедить в том, что каждый из авторов имеет и вносит в художественную русскую речь современности свои структурно-стилевые черты, эту речь обогащающие.

В советское время развивается речевое богатство не только в художественной литературе, но и в науке, публицистике, разговорном общении. Особо заметно обогащающее воздействие на речевую культуру рече­вой деятельности Ленина. Но об этом — в главах «Выразительность речи» и «Ленин и речевая культура».

Продолжают делать свое дело законы языковой жизни.